70-е годы, Нью-Йорк, Манхэттен, Пятая авеню. Поздняя осень и поздний вечер. Мы, молодые и беззаботные, оживленно переговариваясь, проходим мимо залитых электрическим светом роскошных витрин. За нами идет пожилая дама, другими словами старушка, в элегантной норковой шубке, в туфлях на высоком каблуке. Из-под старомодной шляпки выбиваются седые волосы. Мы замечаем даму только тогда, когда она, дождавшись паузы, на безукоризненном русском языке и с прекрасной дикцией задает вопрос:"Скажите пожалуйста, как пройти на Мэдисон авеню?" Воцаряется молчание. Мэдисон авеню располагается в десяти шагах от Пятой, и дама не может этого не знать. Очевидно, она незаметно шла за нами, слушала русскую речь и вот решилась заговорить по-русски, на языке cвоей юности. Кто-то из нас, почему-то смущенно, объясняет даме, как пройти на Мэдисон авеню. Дама царственно и благодарно кивает нам и неторопливо удаляется. От нее веет шанелью и чем-то неизъяснимо прекрасным.
Снова Манхэттен, но на этот раз зимний и потому слякотный. Даун-таун, Орчард-стрит. Здесь живут евреи, в том числе иммигранты из СССР. Совграждане называют эту торговую улочку, очень похожую на ту, что показана в "Крестном отце" Фрэнка Копполы, "Яшкин-стрит". В магазинчике "У Левы" советских покупателей обслуживает словоохотливый дедок, всегда представляющийся, как, "извините за выражение, - Сруль". На банальный вопрос "Скока стоит?", он отвечает:"Это, золотце, 20 рубликов, это - 25 рубликов", но совграждане, конечно, понимают, что речь идет о долларах. Как-то раз мы - Сруль и я - разговорились. Сруль поведал, что уехал из Питера в двадцать таком-то году, но я не стал допытываться, как это ему удалось. Тогда, мечтательно закатив глаза, он вдруг спросил меня:"А скажите, АлексИс, зимой в Ленинграде студенты по-прежнему носят башлыки?" Я начинаю напряженно соображать. "Черт его знает, что такое башлык!" На память приходят кадры из советских фильмов о старорежимной России, где люди ходят то ли в тулупах, то ли в шинелях с огромными капюшонами. "Нет,- неуверенно отвечаю я.- Теперь носят дубленки." "А-а-а",- протягивает Сруль, и я чувствую, что значение слова "дубленка" ему тоже не вполне ясно. "А вот скажите, молодой человек,- после некоторой паузы снова оживляется дедок, - как сказать по-русски windshield wipers - на авто?" "Ну как,- бормочу, улыбаясь я, - дворники." "Как-как? - недоуменно вопрошает Сруль,- Дворники?! Так ведь это..." и он делает размашистое движение уборщика с метлой. "Да, да, - продолжаю улыбаться я, - и тех, и других зовут дворниками". Старик начинает заливисто хохотать. Отсмеявшись, он кричит в полураскрытую дверь, расположенную у него за спиной:"Изя, ты знаешь, как по-ихнему windshield wipers? Дворники! А?" Невидимый Изя крякает и бурчит: "Ну да..." Выходя из магазина, я слышу, как Сруль громко спрашивает Изю:" Изя! А как по-нашему дубленка?" "Sheep skin,"- невозмутимо бурчит этот невидимый всезнайка.
Филиппины, окрестности Манилы, район Дас-Мариньяс. Январский вечер, +28. Я иду по рынку, где торгуют сувенирами, главным образом, поделками из тропической древесины. Ко мне подходит средних лет дама, cудя по наружности - китаянка, и по-английски спрашивает, кто я по национальности. Узнав, что русский, спрашивает снова: "Белый русский или красный русский?" Сначала я думаю, что она хочет спросить, не белорус ли я, но потом догадываюсь и отвечаю:"Красный". Любопытство, видимо, удовлетворено, но китаянка не отходит. "Здесь есть местные люди, они не верят, что бывают люди с такой белой кожей, как у вас. Могут они подойти и потрогать вас за руку?" Я оторопело киваю. Китаянка машет рукой, и из зарослей, окаймляющих рынок, выходит нестарая филиппинка с двумя девочками. Одной лет пять, а другой и того меньше - года два. Женщина с застенчивой улыбкой подходит ко мне и не глядя в глаза мягко щиплет мою левую руку у запястья. Потом она подталкивает ко мне своих дочерей. Старшенькая решается и с каким-то даже озорством производит щипок. Наступает очередь младшенькой. Видно, что она очень стесняется, а может быть, боится белокожего дядю. Девчушка робко касается моей ладони и тут же стремглав бежит к спасительным зарослям...
Прага. Карлов мост. Золотая осень. Я иду с молоденькой пражанкой и слушаю ее лекцию по архитектурной истории Праги. Моя спутница уверенно сыплет терминами вроде "барокко", "ренессанс", "рококо", "сецессия", "поздняя готика". Задаю вопросы, поддерживаю разговор, совершенствую свой чешский язык. Когда лекция закончивается, благодарю и спрашиваю:" Ну как Вам мой чешский? Наверно, чувствуется акцент?" Девушка отрицательно качает головой:"Нет, акцента почти нет, просто вы говорите, как старый маразматик, который делает большие паузы, забывает слова и изъясняется на языке XIX столетия..."
Там же, район Дейвице, пивной ресторан "На розграни".
Я и мой чешский приятель, большой знаток западноевропейских языков, выучивший между делом русский, откровенничает после шестой кружки пива. "Знаешь, Альёшко, - жалуется он, - я ухаживаю за одной советской девушкой из вашего торгпредства. Делаю ей разные приглашения и предложения, а она всё время пожимает плечом и так капризно говорит:"Да ну нет!"Я не понимаю - это решительно "нет" или нерешительно "да"?.."
Мехико, июнь, район Старой цитадели. Не жарко, но и не холодно. Я чувствую, что окончательно заблудился. У всех встречных и поперечных спрашиваю на ломаном испанском, где находится ближайшая станция метро. Мне отвечают, кто обстоятельно, кто коротко. Всех их, жителей Мехико, от бронзоволикого хитроглазого старичка-метиса и словоохотливой и очень любезной дамы-креолки, до девушки с ярко выраженными индейскими чертами лица, роднит непонятное любопытство к моей персоне, которое кажется мне тем более странным, что в заключение все мои собеседники словно сговорившись задают один и тот же сакраментальный вопрос:"А вы не гринго?.." Вообще я подметил, что в Мехико к "грингос" относятся с каким-то удивительным чувством: смесью вражды, восхищения и чего-то, похожего на ревность...
Горное плато, расположенное в нескольких километрах от мексиканской столицы. Передо мной индейская Пирамида Луны. Меня инструктируют: когда поднимешься на промежуточную площадку и задержишься там, чтобы перевести дух,(а ты там обязательно задержишься, потому как дышать тебе будет нечем!) на тебя насядут продавцы серебряных цепочек - купи, мол, сеньор, дешево! Чтобы отбиться, отвечай: "ya tengo" (у меня уже есть). С огромным трудом добираюсь до промежуточной площадки и напоминаю рыбу, выброшенную из воды на землю. Легким не хватает разреженного воздуха. Ко мне сбегаются продавцы:"Купите, сеньор, дешево!" "Ya tengo",- шепчу я задыхаясь. "Тогда купите еще!" Вот достали! Я не знаю, что сказать, отворачиваюсь и, схватившись за живот, пытаюсь отдышаться. И "ya tengo" не помогло!
80-е годы. Израиль, Иерусалим, недалеко от Храмовой горы, ноябрь. Днем тепло, но вечером становится зябко. Выезжаю за пределы средневекового города и резко торможу: передо мной стоит переносной шлагбаум с укрепленным на нем знаком "кирпич". За шлагбаумом на раскладном стуле сидит солдат израильской армии с "Узи" за плечом. Я выхожу из машины, смотрю на "кирпич", которого раньше здесь отродясь не бывало, и раздраженно и ненормативно кричу коллеге, сидящему в авто:"Какой (ч)удак поставил здесь кирпич?! Теперь придется пятиться раком через весь Старый город!" Солдат оборачивается, с интересом смотрит на меня, затем вежливо осведомляется на превосходном русском языке с характерной интонацией:"Что? Вам надо проехать?"- и очень ловко снимает "кирпич", а затем поднимает шлагбаум. Проезд свободен!
Там же, но в районе Аль-Кудс. Чертово одностороннее движение! Меня занесло в арабскую часть Иерусалима! Вылезаю из машины и подхожу к завсегдатаям кафе под открытым небом, солидным пожилым мужчинам при седых усах и золотых цепочках. Здороваюсь с ними по-английски и спрашиваю дорогу на Тель-Авив. Один из солидных мужчин показывает мне направление. Никакой враждебности я не замечаю. Преисполненный благодарности, говорю выученную еще в армии фразу: "Катта рахмат!" и кланяюсь. Седые кустистые брови моего собеседника поднимаются, а в его взгляде я читаю недоумение. Поворачиваюсь, иду к машине и начинаю тихо смеяться - ведь я сказал своему арабскому собеседнику "большое спасибо" на узбекском языке! Дело в том, что моими сослуживцами в армии были узбеки (равно как и представители многих других национальностей нашей советской родины), они-то и научили меня некоторым приличным и не очень узбекским фразам. Но кто ж меня догадал продемонстрировать эти конкретные знания жителю Аль-Кудса?! Надо ж было сказать "шукрут" и дело с концом!..
Впрочем, довольно, - таких сценок в моей длинной и неинтересной жизни хватит на многотомное собрание сочинений. Страница автора: www.stihija.ru/author/?ulpius Подписка на новые произведения автора >>> |
