- Значит, он не звонил? - Клемешев нахмурился. - Это очень странно. Прошло уже пять дней с тех пор, как он сообщил, что повесть почти закончена и обещал в ближайшее время принести распечатку и дискету. Может быть, с ним что-то случилось?
- Понятия не имею, - пожала плечами Юлия. - Без его текста непонятно, куда двигаться дальше. Все-таки не так просто рекламировать то, чего еще нет в природе. Все, что было можно сделать без этого, я, кажется, уже сделала...
- Боюсь, вам придется его навестить, поскольку на звонки он не отвечает, а на его работе сказали, что он на больничном, - Клемешев улыбнулся Юлии и ласково взглянул на нее - от этого взгляда по спине девушки пробежала легкая приятная дрожь, вынуждая застенчиво опустить ресницы, чтобы скрыть радостный блеск глаз. В последние дни Клемешев почти не выходил из кабинета и лишь изредка перебрасывался с ней несколькими короткими фразами. Юлия понятия не имела, чем он занимался, и ей в голову не раз приходила крамольная мысль как-нибудь в отсутствие Клемешева изучить содержимое винчестера на его компьютере; однажды она специально с этой целью пришла в издательство на час раньше. Но ей пришлось отказаться от своих планов, поскольку включив компьютер, она увидела знакомую светлую рамочку на черном фоне - Клемешев поставил себе пароль на загрузку. Конечно, можно было разобрать компьютер и переставить джампера на материнской плате, чтобы снять пароль, - Юлия знала, как это сделать, - но она понимала, что в результате это выдаст ее; ведь вернуть обратно прежний пароль она уже не сможет. Поэтому ей пришлось отказаться от своей затеи и продолжить заниматься только тем, что ей поручалось.
- Навестить? - Юлия с готовностью встала и накинула куртку. - Хорошо. Он живет близко отсюда, думаю, что вернусь очень скоро. Вы будете здесь?
- Да, - Клемешев махнул ей рукой и направился в сторону кабинета. Юлия на мгновение застыла на месте - на этот раз он даже забыл поцеловать ее, хотя они уже, как ей казалось, привыкли прощаться именно так! Впрочем, он, вероятно, беспокоится из-за Ласницкого, утешила она себя. Еще бы - столько сил и нервов вложено в эту рекламную кампанию - было бы крайне неприятно, если бы из-за каких-нибудь капризов или лени их протеже вся проделанная работа пошла бы насмарку. Итак, надо идти и поторопить незадачливого писателя с этой несчастной повестью. Неужели так сложно написать вовремя сотню страниц?
Юлия вышла на улицу. Светило неяркое апрельское солнце, вокруг весело чирикали воробьи. Отличный день! Неудивительно, если Ласницкого не окажется дома. В такую погоду он наверняка предпочтет прогуливаться по парку с красивой девушкой, чем сидеть дома и корпеть над повестью. Однако надо все же проверить.
Войдя в подъезд, Юлия поднялась по старым разбитым ступенькам и остановилась у знакомой обитой дерматином двери. Ей показалось, что из квартиры доносятся голоса, но как только она нажала кнопку звонка и зазвучал его заливистый колокольчик, внутри все стихло. Юлия помедлила, потом позвонила снова - на сей раз послышались торопливые шаги, замок щелкнул и дверь распахнулась.
В первый момент она не узнала Ласницкого в этом бледном, насмерть перепуганном человеке с глазами, в которых плескался ужас; но узнав, вскрикнула и отступила. В ту же минуту он схватил ее за руку и почти насильно втащив в квартиру, захлопнул дверь.
- Вы! - ужас в его взгляде сменился такой неприкрытой ненавистью, что Юлия вздрогнула. - Что вам от меня нужно?
Юлия быстро овладела собой и спокойно выдержала его взгляд.
- А вы разве не в курсе? - холодно поинтересовалась она. - Разве между нами не существует договоренности насчет ваших произведений? Я хотела бы взглянуть, как продвигается ваша повесть.
- Вам незачем это знать! - Ласницкий на мгновение отвернулся, и Юлия подметила, что руки его дрожат. Неужели он запил или... Употребляет наркотики? Девушка всмотрелась пристальнее в его глаза - нет, зрачки, слава богу, нормальные.
- Почему же? - Юлия окончательно успокоилась и сразу же почувствовала себя хозяйкой положения. Что-то вывело молодого писателя из равновесия - но с кем из творческих личностей - или тех, которые считают себя таковыми - периодически не случается чего-либо подобного? К тому же этот Ласницкий еще так молод - ему, вероятно, нет и двадцати трех.
- Я отказываюсь сотрудничать с издательством, - неожиданно четко и раздельно произнес Ласницкий. - И я требую, чтобы мою книгу немедленно изъяли из продажи.
- Но почему?! - искренне удивилась Юлия. - По крайней мере... Объясните, что произошло? Вы больше не хотите быть прославленным писателем?
Ее последние слова хлестнули Ласницкого, словно бич. Он непроизвольно дернулся, и Юлия прочла в его глазах такое отчаяние и страх, что ей стало его жаль. Она шагнула навстречу и взяла Ласницкого за руку.
- Послушайте, - произнесла она, изо всех сил стараясь говорить с ним мягко и ободряюще, - пойдемте на кухню, поставим чайник и вы мне все расскажете. А тогда мы и решим, стоит вам издаваться или нет. Мы слишком часто принимаем опрометчивые, скоропалительные решения, о которых потом нам приходится жалеть. Может быть, я чем-то смогу вам помочь?
- Думаю, это невозможно, - Ласницкий вздохнул, но как ей показалось, немного расслабился. - Так вы действительно ничего не знаете? - он посмотрел на нее с немым вопросом, и Юлия отрицательно покачала головой.
- Я даже не понимаю, о чем вы говорите, - ответила она, слегка сжав его пальцы. - Но надеюсь, что скоро узнаю. У вас какие-то проблемы?
- Можно сказать и так. - Ласницкий высвободил свою руку и жестом указал Юлии в сторону кухни. - Проходите. Я поставлю кофе.
Девушка прошла в тесное кухонное помещение, где было практически не развернуться, и села на старый, расшатанный стул. Вся обстановка, за исключением разве что дорогой импортной кофеварки, говорила о том, что писатель не избалован богатством; выплаченный ему гонорар должен был быть для него очень значительной суммой. И он отказывается издаваться? Что же произошло?
- Курите? - Ласницкий бросил на стол полупустую пачку дешевых сигарет и снял с сушилки пару маленьких кофейных чашек.
- Спасибо, у меня свои, - Юлия достала из кармана пачку "Парламента" и щелкнула изящной дорогой зажигалкой. - Так что же с вами случилось?
Ласницкий пододвинул ей чашку с горячим напитком и тяжело опустился на свободный стул. Несколько секунд он смотрел на нее, будто сомневаясь, потом взял книгу, лежащую перед ним на столе и передал ее Юлии. Девушка сразу же узнала обложку - это была книга рассказов Ласницкого, украшенная великолепным изображением безротой богини; Юлия по праву считала теперь, что эта ее работа - одна из лучших. Нельзя было пройти мимо прилавка, не задержавшись взглядом на каменном, лишенном рта лице с яркими черными глазами, которые, казалось, преследуют проходящего мимо потенциального покупателя. Девушка даже сама не могла сказать точно, как ей удалось достичь подобного эффекта; но судя по тому ажиотажу, который в результате был создан, эффект превзошел самые смелые ее ожидания.
- Это ваша книга, - улыбнулась Юлия. - Но в чем дело? Вам что-то не понравилось в ней? Наверно, обложка. Простите, это была моя идея, ведь я рекламист, и моя задача - сделать так, чтобы продукцию лучше покупали. И вы сами знаете, что успех налицо...
- Откройте, - хрипло оборвал ее Ласницкий.
- Но я... - Юлия непонимающе взглянула на него.
- Откройте, - писатель повторил это звенящим от напряжения голосом, и девушка поспешно раскрыла книгу на середине. Ее растерянному взору представились только пустые белые листы; качественные, гладкие листы великолепной бумаги - и ни одного абзаца, ни одной печатной строчки.
- Видите? - упавший голос Ласницкого заставил ее немедленно поднять на него удивленные глаза.
- Что это значит? Ничего не понимаю, - Юлия вновь посмотрела на книгу, перевернула несколько страниц - то же самое. Чистые, нетронутые листы в прекрасно знакомом ей переплете.
- Это авторский экземпляр, - проговорил Ласницкий, кивая на книгу. - Каждый день... Исчезало по нескольку страниц... Сегодня - последние...
- Но это же бред! - воскликнула Юлия. - Что значит - "исчезало"? Вы хотите сказать, что печать со временем начала стираться? Что это была не обычная офсетная печать, а какой-то непонятный состав, который... - она осеклась, сообразив, что несет чушь, и встретила грустную улыбку Ласницкого.
- Печать тут не при чем, - сказал он, вставая. - Пойдемте.
Юлия поднялась и машинально последовала за ним в комнату, где стоял компьютер с видавшим виды монитором. Казалось, его не протирали уже несколько месяцев; на экране скопилась пыль, но Ласницкий, не обратив на это никакого внимания, сделал ей знак подойти ближе.
- Вот моя повесть, - сказал Ласницкий, дважды щелкнув на какой-то пиктограмме, и через несколько секунд на экране появились строчки. Юлия узнала Word и машинально взглянула на нижнюю панель - текст занимал всего десять страниц. Ласницкий, словно перехватив ее взгляд, указал пальцем на цифру. - Десять. Еще вчера их было тридцать. Позавчера - шестьдесят, - он говорил, будто во сне, и Юлию не на шутку испугало выражение его лица и пустые, померкшие глаза. - Все, что я пишу, исчезает. Как и страницы уже изданной вами книги. Вы не знали об этом?
Юлия вздрогнула и невольно отступила. "Он сумасшедший, - мелькнула паническая мысль, и девушка начала торопливо оглядываться в поисках телефона. - Надо немедленно вызвать "скорую"...
Ласницкий отошел от монитора и тихо рассмеялся.
- Вы решили, что я сумасшедший? - он покачал головой и указал Юлии на диван в углу комнаты. - Садитесь. Я вижу, что вы действительно ничего не понимаете. Я тоже не понимал. Но теперь, кажется, понимаю.
Юлия молча подчинилась. В голове у нее все перемешалось. Ласницкий сошел с ума... Значит, повестей и рассказов от него можно не ждать... Что скажет на это Клемешев? Ведь для него так важна была слава Ласницкого! Непонятно почему, но он придавал этому проекту огромное значение... Он был для него жизненно важен, и... И что будет с ним, когда он узнает, что Ласницкий больше не писатель, а просто пациент одной из многочисленных клиник для душевнобольных? Но может быть... Может быть, все еще не так плохо? Он устал, расстроен и явно переутомлен. Быть может, если дать ему возможность как следует отдохнуть, повременить с повестью, продолжая при этом периодически давать рекламу, он еще вернется в нормальное состояние? Она внимательно посмотрела на Ласницкого, и у нее появилась слабая надежда; его взгляд уже не был диким, как в первый момент, и руки больше не тряслись; да и на лице больше не было этого страшного, пустого выражения.
Ласницкий пододвинул кресло и сел напротив Юлии, так, что между ними оказался только низкий журнальный столик с металлической пепельницей.
- Можете курить и здесь, если хотите, - писатель откинулся в кресле, положив руки на подлокотники, и некоторое время молчал, словно собираясь с силами. Затем он твердо посмотрел в глаза Юлии и заговорил.
- Я не сумасшедший, если вы все еще так думаете, - сказал он, и голос его звучал чисто и ясно. - Я могу объяснить то, что происходит или по крайней мере часть происходящего, - он на мгновение замешкался, глубоко вздохнул и продолжал. - Это началось на следующий день после того, как я позвонил Клемешеву и договорился с ним, что в ближайшее время принесу ему первую повесть законченной. Она и была почти закончена, - пояснил он, кивнув в сторону компьютера, - там я ее сохранил, оставалось только немного откорректировать текст, распечатать его и скопировать на дискету. Я намеревался сделать это, вернувшись с работы, - можете себе представить мое удивление, когда я увидел, что половина текста бесследно исчезла! Конечно, я подумал, что это вирус, да мне так и сказали - предположили, что у меня на винчестере поселилась Мелисса или...
- Макровирусы Word'a не уничтожают тексты, - возразила Юлия. - По крайней мере те, которые мне известны...
- Теперь это уже неважно, - махнул рукой Ласницкий. - Так вот, я думал, это вирус, проверил винчестер и действительно нашел там много всякой дряни. Но я уничтожил вирусы все до единого и восстановил файл. Попросту написал конец повести заново... Конечно, на это у меня ушли несколько лишних часов, но я не хотел подводить издательство. И тогда... Тогда я и увидел ее...
- Кого? - Юлия недоуменно всматривалась в разом побледневшее лицо Ласницкого. - Подождите, не говорите ничего! Хотите, я принесу воды? - она вскочила.
- Не надо, - Ласницкий мягко коснулся ее руки, и по лицу его скользнула нежная, почти детская улыбка, от которой у Юлии на глаза навернулись слезы. - Я должен успеть хотя бы рассказать, что произошло.
Девушка покорно села на место - в конце концов, если он сумасшедший, неважно - часом раньше или часом позже его увезут в больницу. В любом случае, ему придется провести там достаточно времени, а психиатрические клиники славятся наплевательским отношением к пациентам...
- Клемешев рассказывал мне, - продолжал Ласницкий, и тон его был сравнительно спокойным, - о древней богине славы, почитаемой какими-то азиатскими племенами. Он показал мне ее изображение, рисунок тушью, а потом вы использовали этот образ на обложке книги моих рассказов. Это и правда была отличная реклама...
- Клемешев не рассказывал мне ни о какой богине, - вставила Юлия. - Для меня это был просто образ, просто удачная идея... Не более!
- Возможно, это так и было, - согласился Ласницкий. - Но так было только для вас, а вот для Клемешева все представлялось несколько иначе. Это и понятно, ведь он был хорошо знаком с ней - знаком лично, и по-видимому, не один год...
- Но никаких богов и богинь не существует! - воскликнула Юлия. - Что вы говорите?
- Может быть, - пожал плечами Ласницкий. - Но эту я видел собственными глазами, как же я могу не верить собственным глазам? К тому же она разговаривала со мной, и мне остается только радоваться, что мне удалось продержаться неделю, не допустив, чтобы она прикоснулась ко мне...
- Я не понимаю, - Юлия вздохнула, сочувственно глядя на Ласницкого. - Не понимаю. Какая богиня? Почему она должна прикасаться к вам? Да и разве боги во всех легендах не бесплотны? Господи, что за чушь я говорю! - девушка с упреком посмотрела на Ласницкого. - Вот видите, сумасшествие заразно, - она попыталась улыбнуться, но писатель, казалось, не расслышал ее.
- В первый момент я тоже счел себя сумасшедшим, - продолжал он ровным, невыразительным голосом. - Она стояла у входа в кухню - высокая женщина, в черной одежде. Лицо закрыто шарфом, закрыто, потому что там, где у нормальных людей расположен рот, у нее просто ничего нет. И она сказала мне, что как спутница всех великих писателей, намерена до конца жизни быть рядом со мной. Это было слишком реально, а на следующий день повторилось то же самое, только на этот раз она попыталсь взять меня за руку... Не знаю, каким чудом мне удалось увернуться от ее прикосновения... От нее тянет холодом и гнилью; мне кажется, что внутри она вся разложилась, как самый обыкновенный труп... Труп, который почему-то ходит, разговаривает и даже делает вид, что способен испытывать какие-то чувства... - голос Ласницкого дрогнул, и Юлия, подчиняясь естественному порыву, встала с места и присела на корточки рядом с его креслом.
- Пожалуйста, - она ласково заглянула в его измученное лицо. - Этого не могло быть в реальности. Подумайте сами. Это невозможно. Никаких богов нет. Вероятно, вам следует на какое-то время бросить писательство... Что ж, повести подождут, это не так страшно. Я уверена, что вы даже не сумасшедший, просто слишком устали за последние несколько дней.
Он слабо улыбнулся и слегка сжал ее руку.
- Вы живая и теплая, - тихо сказал он, и в голосе его прозвучала робкая признательность, - и как бы я хотел вам верить! Вы даже не можете себе представить! Тем не менее, я должен дорассказать, - он отстранил ее и продолжал, глядя куда-то вдаль. - На следующий день, сразу же после ее первого появления, я пошел в библиотеку и до самого вечера провел в читальном зале, пытаясь найти хоть какую-то информацию об этом азиатском божестве. И я нашел ее. Клемешев успел рассказать мне совсем немного и только о том, что касалось ее происхождения, но самого главного он не сказал... Эта богиня преследует всех, кто способен непосредственно влиять на умы людей. В доисторических племенах с этим успешно справлялся вождь - ему не нужно было управлять большими массами, а группа из нескольких десятков человек легко подчинялась влиянию одного, способного убедить остальных в своем превосходстве. В наше время все изменилось. Страной управляет не один человек, а целый госаппарат; и лишь одна категория людей способна еще оказывать непосредственное влияние на умы и сердца людей - это писатели. Не артисты, которые сами подчиняются воле режиссера и по сути лишь выполняют его указания, не говоря уж о том, что они обязаны действовать только в рамках сценария, написанного совершенно другим человеком, и не политики, которые никогда не демонстрируют толпе своего настоящего облика. Только писатель общается с людьми напрямую - между ним и читателем не может встать ни один человек. Именно писатель формирует сознание людей; именно его избирает своей жертвой древнее божество; избирает, как человека, обладающего возможностью непосредственно влиять на массы, передавать им свои и только свои чувства и мысли. Но среди писателей она всегда выбирает того, кому лучше всего это удается; и зная это, можно не удивляться тому, что многие прославленные писатели, которых сегодня мы считаем гениями, рано погибали - одни по собственной оплошности, другие - от какой-нибудь неведомой болезни, и я бы не удивился, если бы выяснил, что болезнь их сопровождалась чем-нибудь вроде помешательства.
- Ну хорошо, хорошо, - сказала Юлия; ее блуждающий взгляд неожиданно упал на телефонную трубку, лежащую на полу; девушка вытянула шею и увидела за диваном, на низкой скамеечке, и сам аппарат; при входе в комнату его нельзя было заметить. Надо выслушать его, а потом подобрать трубку и позвонить. Она с беспокойством посмотрела на Ласницкого, и тот неожиданно понимающе улыбнулся.
- Обещаю, как только я расскажу вам все, вы сразу же позвоните, куда хотели, - сказал он. - Я буду только рад, если вы окажетесь правы и выяснится, что я просто сошел с ума.
- Хорошо, - кивнула Юлия. - Но может быть вы расскажете позже?
- Нет, - Ласницкий решительно преградил ей дорогу к телефону; солнечный свет пробился сквозь тонкие занавески и упал ему на лицо, на мгновение отразившись в глазах в точности так же, как прожекторы во время съемок интервью; словно несколько кадров промелькнули перед Юлией, и ее охватила внезапная тоска - именно эти кадры, сразу отмеченные Клемешевым, позволили им показать Ласницкого зрителям в самом выгодном ракурсе; лучшего освещения нельзя было подобрать, а эти тонкие искорки, мгновенно вспыхнувшие и погасшие в глубине глаз, производили просто неотразимое впечатление.
- Я слушаю, - Юлия отодвинулась в сторону, предлагая Ласницкому сесть рядом и давая ему понять, что не намерена вскакивать и бежать к телефону. Писатель сел на краешек, и теперь девушка видела только его профиль; из-за бьющего ей в глаза солнца черты Ласницкого стали практически неразличимы.
- Клемешев не сказал одного, - продолжал Ласницкий тихим голосом, в котором Юлии послышалась с трудом сдерживаемая дрожь. - Эта богиня будет преследовать писателя с одной-единственной целью - завладеть им полностью, что для всякого человека означает смерть; для нее же - это лишь выражение любви и восхищения. У ее жертвы есть только одна возможность удерживать ее на расстоянии - сама литература, само по себе литературное творчество. Каждая гениальная или даже просто талантливая строка не дает божеству приблизиться; но каждая неудачная или недостаточно глубокая мысль, напротив, толкает писателя навстречу гибели. И такой поединок может продолжаться долгие годы - все зависит только от того, насколько в действительности одаренной оказывается та личность, которую преследует по пятам древняя богиня... Если же писатель теряет талант, божество в одно мгновение преодолевает расстояние, и человек погибает от одного ее поцелуя, и он уже ничем не в состоянии помешать.
- Тогда, если вы стали жертвой этой... богини, - сказала Юлия, стараясь говорить мягко, как говорят с больными, - получается, что вам, напротив, нельзя бросать писательство?
- Писательство! - отчаяние в голосе Ласницкого заставило девушку вздрогнуть. - Но ведь писатель должен быть талантлив! А у меня нет таланта, Юлия, - он впервые назвал ее по имени, и в голосе его, как ей показалось, зазвенели слезы. - Я абсолютно бездарен в литературе. Вот почему все строчки, которые я набиваю на компьютере, исчезают; по той же самой причине уже изданная книга превратилась просто в гору бесполезной бумаги! Но я получил славу - славу, которой не заслуживал, славу, о цене которой даже не думал! И теперь, когда я понимаю, что обречен умереть, я понимаю еще и другое - что несмотря на свою фантастическую известность, известность, в которую я до сих пор не могу полностью поверить, настолько она невероятна, я еще и не смогу ничего оставить после себя, ни одной стоящей строчки, ни одного верного, вовремя произнесенного слова. Но скажите, Юлия, - он порывисто повернулся к девушке и схватил ее за плечи, - неужели я виноват в этом? Ведь я ничего, ничего не знал!
- Конечно, нет, - Юлия мягко отвела его руки и с ласковой улыбкой заглянула в глаза, - я уверена, что все это - просто какой-то бред, весьма последовательный, вы правы, но не более, чем бред! Я уверена, что вам нечего бояться, и если всему причиной какое-то чувство вины, попытайтесь не обращать внимания на это чувство! Конечно же вы не можете быть виноваты в том, что хотели славы - ее хотят почти все - просто вам повезло чуть больше, чем другим, вы стали известны, а они нет...
- И все же есть человек, который действительно виновен, - Ласницкий встал с дивана и прошел по комнате; лучи вечернего солнца постепенно тускнели на паркетном полу. - Человек действительно гениальный; тот, кто не один год мог удерживать на расстоянии эту ужасную богиню, тот, который в конце концов сумел не только вынудить ее долгое время отступать перед силой своего таланта, но и вовсе избавиться от нее!
- О чем вы, - неуверенно прошептала Юлия. - О ком вы говорите?
- Карышев, - Ласницкий не произнес, а скорее выплюнул это имя, и лицо его вновь исказила такая ненависть, что Юлия затрепетала. - Карышев, гениальный писатель, скрывающийся от общественности... Я понимаю... Сначала он пытался просто убежать от своей славы, но видимо, это ему не удалось, и тогда он решил поступить проще - переложить ее бремя на плечи другого... Неважно, кого, - первого встречного, дилетанта, дурака, мечтающего о писательской славе... И так получилось, что на эту роль он выбрал меня.
- Но послушайте! - Юлия невольно вскочила с места. - При чем тут Карышев? Ведь вы, как и большинство остальных, никогда его не видели. Только недавно по телевизору - а до этого - как он мог до этого воспользоваться вами в своих целях? Это же невозможно!
- По телевизору показывали не Карышева, - усмехнулся Ласницкий. - Это же было ясно как день! Карышеву нет сорока, а по ОРТ показали какого-то грязного старикашку. Хотя мне еще тогда показалось, что где-то я видел его... Только не мог вспомнить, где... До последних событий - уж тут-то мне пришлось вспомнить все, что я когда-либо помнил!
- Но... О ком же тогда идет речь? - Юлия почувствовала слабость в ногах и вынуждена была опереться о спинку дивана; по выражению глаз Ласницкого она уже угадала ответ, и перед ее мысленным взором замелькали десятки подробностей, говоря невероятное - возможно, очень возможно, что Ласницкий прав... По крайней мере частично.
- Вы же сами знаете! - растягивая слова, бросил ей в лицо Ласницкий. - Евгений Клемешев и Виктор Карышев - это одно и то же лицо!
- Нет, - беспомощно возразила Юлия. - Нет... Скажите, - она быстро повернулась к Ласницкому, - почему вы сами не попытались просто бежать от своей славы?
- Куда мне, по-вашему, бежать? - писатель безнадежно пожал плечами. - Это и Клемешеву не удалось. А уж пытаться действовать его методами мне просто не по карману.
- Что же вы собирались делать? - спросила Юлия.
- Вы же видите, выбор у меня не очень богатый, - Ласницкий подошел к окну и остановился, опершись о подоконник. - Вероятно, достойно умереть, - он засмеялся тихим, нехорошим смехом, который оборвался так же внезапно, как начался. Ласницкий обернулся, и Юлия увидела на его лице неприкрытый ужас, словно прямо перед собой он увидел некое чудовище. Девушка хотела было подойти к писателю, но неожиданно на нее повеяло ледяным холодом, и это словно парализовало ее. Она застыла на месте, не в силах отвести взгляда от искаженного лица Ласницкого, на которое медленно и неумолимо надвигалась какая-то черная, зловещая тень. Сначала Юлии показалось, что это просто облако ненадолго заслонило вечернее солнце, но тут же она отчетливо вспомнила, каким ясным было сегодня небо и каким безветреным день; к тому же солнечные лучи, не изменяясь, так и лежали на паркете.
- Нет! Не трогай меня! Не трогай! - панически выкрикнул Ласницкий, шарахаясь в сторону; Юлия видела, как он метнулся вдоль стены, но видимо поскользнулся, или же что-то невидимое толкнуло его; девушка невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, то вначале ей показалась, что в комнате никого, кроме нее, нет. Вновь обретя способность двигаться, Юлия поднялась на ноги и прямо перед собой, на теплом, согретом солнцем полу, увидела Ласницкого. Глаза писателя были широко раскрыты, лицо перекошено ужасом; едва взглянув на него, Юлия поняла, что он мертв.
Она опустилась на колени рядом с ним; его отчаянные крики все еще звенели в ее ушах. Несмотря на то, что в комнате было тепло, у Юлии застучали зубы. Трясущейся рукой она пододвинула к себе телефонный аппарат, но вместо номера скорой помощи, который собиралась набрать, автоматически набрала номер издательства.
Клемешев отложил отвертку и сняв крышку компьютерного корпуса, поставил ее на пол. Выпрямившись, он хотел начать отвинчивать винчестер, но в этот момен зазвонил телефон на другом конце стола. Клемешев проворно обогнул крышку, снял трубку и услышал прерывистый, рыдающий голос Юлии.
- Он умер, Евгений! У меня на глазах! - ясно было, что девушка потрясена и совершенно не владеет собой. - Он был как невменяемый... Говорил мне какие-то безумные вещи... А потом вдруг что-то произошло... Что я должна делать?
- Ласницкий умер? - лицо Клемешева просветлело; он знал, что никто не может его видеть, и потому у него не было нужды скрывать от самого себя охватившую его радость. Ласницкий умер, значит, вместе с ним навсегда исчезло и его проклятие. Чудовищный призрак погиб, канул в небытие, покорен, растоптан, уничтожен...
- Он обвинял вас! - продолжала Юлия дрожащим голосом. - Говорил о какой-то азиатской богине, о том, что все вновь написанные им строки исчезают, что у него нет выбора и что это вы все подстроили... Я ничего не понимаю...
- Юлия, успокойтесь, - сказал Клемешев. - Вызовите скорую и позвоните по ноль два. Никуда не уходите, дождитесь их.
- Но что я им скажу? - испуганно вскрикнула Юлия. - А если подумают, что это я убила его?
- Юлия, - Клемешев еле удержался от смешка - ее наивность его позабавила. - Мы же с вами не герои мексиканского сериала. Здесь, слава богу, не принято с ходу обвинять в убийстве человека, случайно оказавшегося рядом с трупом. Расскажите им все, как есть, хотя думаю, что если он говорил вам о какой-то богине, эта информация мало кого заинтересует. Звоните и дожидайтесь меня. Не волнуйтесь, я скоро буду.
Он аккуратно опустил трубку на рычаг и снова взялся за отвертку. Движения его были быстрыми и точными. Через несколько секунд освобожденный винчестер был у него в руках, и Клемешев, положив его в полиэтиленовый пакет, поднял крышку компьютера и надел ее на разобранный корпус. Окинув взглядом помещение и убедившись, что кабинет как обычно находится идеальном порядке, Клемешев удовлетворенно улыбнулся и вновь подойдя к телефону, набрал несколько цифр.
- Алло, Макаров, вы? - спросил он, мельком взглянув на наручные часы. - У меня мало времени, я лишь хочу сообщить вам о сенсации. Сегодня среди бела дня трагически погиб известный вам писатель Юрий Ласницкий. Вашей газете это интересно? - выслушав ответ, он пожал плечами. - Да какая вам разница? Это уж ваше дело, как ее подать. Можете хоть чеченский след приплести, мне-то какое дело. Главное, чтобы материал подхватили по возможности все крупные газеты, так что возьмитесь-ка получше за вашего родственника. А гонорар вы знаете - за каждую удачную статью в центральном издании вам на счет будет положена та же сумма. Согласны? Отлично, тогда действуйте. Я сам с вами свяжусь.
Положив трубку на место и прихватив с собой снятый винчестер, Клемешев вышел из кабинета и захлопнул дверь. Ненадолго он задержался в коридоре, с легким сожалением полюбовался на бронзовые канделябры, поблескивающие в неверном свете матовых лампочек, и вышел на улицу. Теплый весенний ветерок ерошил ему волосы, склоняющееся к закату солнце оранжевыми отблесками играло в оконных стеклах. И впереди не было ничего, кроме свободы, новых мыслей, новых знаний, новых возможностей и нового творчества. Позади же оставались мучительный страх, постоянное балансирование на грани, неотвратимые мысли о скорой смерти и трагическая неуверенность в своих силах. Все это осталось позади, сгинуло, умерло вместе с ней...
...Юлия почти не помнила, кому и что говорила, как объясняла произошедшее. Ей все еще слышался голос Ласницкого, представлялось его искаженное лицо. Ее о чем-то спрашивали, она машинально отвечала. Потом она поняла, что ей можно идти и вопросов больше не будет; она растерянно огляделась, ища глазами Клемешева, но вокруг были только незнакомые лица. Как в тумане, Юлия вышла на улицу. Уже стемнело, и зажженные фонари отражались в поблескивающем влажном асфальте. Она шла, не разбирая дороги, и ей снова и снова вспоминались слова Ласницкого, его сумбурный, сбивчивый рассказ, в котором она ничего не поняла, за исключением того, что Клемешев, человек, которого она любила, которому она помогала, не кто иной, как Карышев, блестящий писатель, произведениями которого она так восхищалась. Она хотела увидеть его; она была уверена, что достаточно будет ему произнести несколько слов, и все для нее прояснится, мир снова обретет свои четкие, простые очертания, и исчезнут все сомнения и колебания, которые неотступно ее терзают.
Она увидела прямо перед собой вход в издательство и спустившись по ступенькам, толкнула знакомую дверь; но та была заперта. Юлия застыла на месте, пораженная; ведь если Клемешев не пришел, как обещал, то где же еще он мог ждать ее, если не здесь, в издательстве? Быть может, он просто ненадолго ушел? Тогда лучше всего будет оставить ему записку - пусть он перезвонит ей домой, и она ему скажет - приезжайте ко мне, приезжайте и объясните...
В поисках ручки и блокнота она пошарила в карманах и неожиданно рука ее нащупала какой-то маленький предмет, на ощупь холодный и гладкий; она извлекла его из кармана, и латунный ключ тускло блеснул в свете фонаря.
Девушка перевела взгляд с ключа на запертую дверь и медленно, все еще не веря, поднесла ключ к замку, вставила и повернула. Раздался тихий щелчок и дверь открылась.
Юлия включила свет, сняла куртку и повесила ее на крючок у входа. Прошла по коридору к кабинету Клемешева; мягкий ковролин заглушал ее шаги. Несколько секунд она стояла у двери, почему-то не решаясь войти, но наконец повернула фигурную ручку, и перед ней открылся темный кабинет со смутно белевшим на столе монитором. Юлия щелкнула выключателем и подойдя к компьютеру, механически провела рукой по белой крышке; та ответила легким дребезжанием. Юлия вскрикнула от неожиданности, и только сейчас увидела на столе несколько винтов. Взявшись руками за крышку, она легко сняла ее и поставив рядом, наклонилась к компьютеру. Место над дисководом пустовало. Клемешев снял винчестер и унес его с собой, сообразила она. Вместе с тем, что было там записано. Вместе с... последними произведениями Карышева? Но зачем? И зачем положил ей в карман ключ?
Почти ни на что не надеясь, она нажала кнопку дисковода, и из него с тихим щелчком выскочила дискета. Юлия повертела ее в руках, потом пожала плечами и положила в сумочку. Конечно, маловероятно, чтобы на дискете осталась какая-нибудь интересная информация - но кто знает... Раз уж дискета оказалась в дисководе, надо думать, на ней по крайней мере было что-то записано... Что-то, имеющее отношение к тому, чем занимался Клемешев в те часы, когда находился один в своем кабинете. Можно будет проверить...
Однако в издательстве ей было нечего делать, она понимала это. Самое разумное, конечно, пойти домой. Вероятно, Клемешев позвонит ей - сегодня или завтра, и тогда она получит от него исчерпывающие объяснения. Опустив голову, девушка вышла на улицу, заперла издательство и двинулась прочь по темным улицам. Начал накрапывать мелкий дождь, осыпая искрами ее волосы, а перед глазами у нее по-прежнему стояло лицо Ласницкого, белое, мертвое, перекошенное ужасом.
Когда она вошла в квартиру, было уже около одиннадцати вечера. Едва девушка успела переступить порог, как на улице начался ливень, и крупные капли громко застучали по стеклам. Юлия сбросила туфли и прошла в комнату. Переодевшись, она включила компьютер и вставила принесенную дискету. Как она и ожидала, дискета была пуста.
"Старый добрый Unerase?" - подумала Юлия и хотя сама усмехнулась предположению, что Клемешев, если действительно хотел уничтожить какую-то информацию, мог оказаться настолько наивен, все же запустила программу. Как она и ожидала, никаких удаленных папок и файлов на дискете не обнаружилось. "Отформатирована. Конечно", - Юлия хотела было оставить свои попытки, но что-то настойчиво твердило ей, что на дискете есть, должно быть что-то важное. Вздохнув, девушка запустила Disk editor и погрузилась в изучение букв, цифр и символов.
Она не заметила, как пролетело время, и оторвалась от экрана лишь когда ей удалось наконец восстановить несколько текстовых файлов - все, что было когда-то записано на дискету. Юлия сходила в ванную и ополоснув лицо, вернулась к компьютеру и открыла один из восстановленных файлов. И с первых же прочитанных фраз поняла, что перед ней то, что она, собственно, и надеялась найти.
Конечно же, это был стиль Карышева - стиль, который никто не мог бы подделать и который был знаком ей до мелочей. Юлия читала все его произведения, которые когда-либо выпускались в печатном виде - но сейчас перед ней были тексты, которых кроме нее и самого их автора никто, вероятно, не видел. Она хотела взглянуть на датировку файла и тут же забыла об этом, поглощенная стремительным развертыванием сюжета. Настало утро, а она, совершенно измотанная, все еще читала и не могла оторваться.
Она дочитывала последний рассказ, когда тихонько пискнул почтовый клиент; но Юлия не спешила выяснять, что за письма ей пришли. Закончив чтение, она сходила на кухню, выпила чашку кофе и выкурила сигарету, все еще находясь под впечатлением прочитанного. Нет, ни о какой деградации и речи не шло. Талант Карышева нисколько не ослабел за время его молчания; напротив, он лишь обрел дополнительную яркость. На дискете было четыре коротких рассказа и повесть; пожалуй, этого вполне хватило бы для того, чтобы выпустить небольшую книгу; и нет сомнений, она, как и предыдущие книги Карышева, имела бы бешеный успех. Впрочем, теперь это уже неизвестно...
Юлия очень устала, к тому же ее постоянно знобило. Вернувшись в комнату, она сняла со спинки стула теплую вязаную шаль и набросив ее на плечи, снова устроилась перед компьютером. Список вновь пришедших электронных сообщений оказался коротким; два письма относились к обычной регулярной рассылке для специалистов в области рекламы и маркетинга; а третье... Третье было от Клемешева.
Она поняла это сразу, по одному только обращению в начале письма, и горькое предчувствие кольнуло ее ледяной иглой. Девушка развернула сообщение на весь экран и плотно закутавшись в шаль, начала читать.
"Милая Юлия!
Прежде всего должен попросить у вас прощения за то, что не выполнил своего обещания и не поддержал вас в трудную минуту; возможно, я виноват вдвойне еще и тем, что понимая, насколько огорчит вас известие об окончании нашего с вами сотрудничества, все же говорю вам об этом; и говорю, вероятно, не в самый подходящий момент. Впрочем, не буду утомлять вас бесполезными попытками оправдаться, - зная вас, я уверен, что вам этого не нужно. Да и после разговора с Ласницким вы, вероятно, хотите от меня объяснений, а вовсе не оправданий.
Постараюсь быть кратким. Все, что он успел рассказать вам, по всей видимости, правда. Лишенный рта монстр, обожествляемый древними азиатскими племенами, слава, преследующая великих людей прошлого и дожившая до нашего времени, действительно существует; впрочем, могущество его уже далеко не так велико, как прежде. Вы знаете, Юлия, что я всегда был последовательным атеистом; возможно, это помогло мне и в данном случае; ибо только не веря в божественную природу своего врага, можно отважиться на сражение с ним. В противном случае моя участь была бы не более завидна, чем та, что постигла Ласницкого. Поверьте, его гибели я не хотел; если бы существовал другой выход, я избрал бы его. Зная вашу чувствительную натуру, легко догадаться, какое тягостное впечатление произвела на вас смерть ни в чем не повинного человека; но жизнь устроена так, что нам всегда приходится выбирать что-то одно, жертвуя другим; мы можем лишь сравнить, какой из двух объектов для нас предпочтительнее. Менее ценное уничтожается; то, что действительно значимо - живет.
Вы знаете, какой выбор стоял передо мной. Я мог умереть в свои тридцать семь лет, находясь на вершине славы и в расцвете своего литературного таланта, который так вас восхищал. А Ласницкий мог бы жить - писать средние, никому по большому счету не нужные рассказы, жениться, родить детей и наконец мирно скончаться в кругу семьи, как это делает большинство наших обывателей. Из двух возможных вариантов я выбрал свою жизнь и пренебрег той, которая могла быть у Ласницкого, - вы осудите меня за это, вы, так тонко воспринимающая настоящее искусство, так остро сопереживающая героям моих романов, даже ранних и несовершенных, подобных "Молнии отчаяния"? Осудите за то, что я хотел успеть сказать больше, чем уже сказал? Пусть даже мои произведения пока не будут никому известны; после моей смерти они все же займут то место в русской литературе, которого заслуживают; пусть даже это и произойдет не сейчас, а лишь на полвека позже.
Я глубоко благодарен вам за вашу помощь; без нее невозможна была бы моя теперешняя свобода; хотя признаюсь вам - сейчас, когда все эти события позади, я даже удивлен тем фактом, что одержать победу над грозным призраком из потустороннего мира оказалось не сложнее, чем воспользоваться лазейкой в современном законе...
Ну вот и все, что я должен был сказать вам; вероятно, больше мы с вами не увидимся. Я знаю, что эти слова вас опечалят, но вы сильный и независимый человек, и я уверен, что вы быстро найдете себе занятие, которое отвлечет вас от грустных мыслей. Я от всей души желаю вам счастья, которого вы, с вашим умом и талантом, безусловно, заслуживаете.
Всегда признательный вам,
Виктор Карышев".
"Он никогда меня не любил". Юлия не знала, как долго она просидела перед монитором, вновь и вновь перечитывая письмо. Механически она нажала "reply", но обратного адреса не было, и девушка молча застыла в кресле, утратив всякую способность думать; только одна мысль стучала в висках: "Он никогда меня не любил. Он с самого начала плевал на меня". Потом постепенно она стала вновь воспринимать окружающее, и к горлу подступил комок. Словно со стороны, она с удивлением услышала собственное сдавленное рыдание и в первый момент даже не поверила, что способна издавать такие звуки. Она попыталась встать, но не удержалась на затекших ногах и упала на колени возле кресла. И тут плечи ее затряслись; возле самого своего лица она увидела начищенный квадрат паркета, потертый край кресла, ящики письменного стола; она заслонилась рукой, чтобы не видеть их, и рыдала, рыдала без слез, чего никогда еще с ней не бывало; рыдала, пока последние силы не оставили ее и она не провалилась в черную пустоту, где не было ни чувств, ни переживаний.
Когда она очнулась, за окном уже рассвело. Юлия приподнялась и с удивлением поняла, что лежит на полу, возле кресла; а на экране включенного монитора монотонно мигают белые звездочки screen saver'а. И тут она разом вспомнила все, что произошло - вечер в издательстве, последние слова Ласницкого, письмо Клемешева - и из глаз ее потоком хлынули слезы; дрожащей рукой она схватилась за поручень кресла и уткнулась лицом в его жесткую обивку.
Часа через полтора ей удалось успокоиться; Юлия встала, подошла к зеркалу и провела щеткой по растрепавшимся волосам. Отразившееся в зеркале красное, распухшее от слез собственное лицо показалось ей отвратительным. Она сбросила халат и встала под прохладный душ.
Через некоторое время, с волосами, обмотанными махровым полотенцем, девушка вновь подошла к зеркалу. Густо припудрившись и накрасив ресницы, она наложила голубоватые тени на покрасневшие веки; под ними следы слез стали практически незаметны; это придало ей уверенности.
Она подошла к компьютеру и еще раз внимательно перечитала рассказы, найденные на дискете, и письмо; затем встала и несколько раз прошлась взад-вперед по комнате, собираясь с мыслями. Клемешев... Она сдвинула брови; наконец, словно приняв некое окончательное решение, девушка подошла к телефонному аппарату и набрала номер.
- Привет! - сказала она, услышав на том конце провода знакомый голос. - Да, это я. У меня тут есть кое-какая интересная информация и пара неплохих идей. Ласницкий? Оставь Ласницкого. Все гораздо интереснее, чем ты себе представляешь. Да, это с ним связано. Еще как связано, - Юлия присела на ручку кресла, положив ногу на ногу, и коротко рассмеялась. - Ты даже не представляешь себе - никакого Ласницкого никогда не существовало в природе! Это был просто хитроумный рекламный трюк. С целью? А вот как раз в цели-то все и дело. Как ты думаешь, у кого я работала последние месяцы? У самого Карышева... Да-да, только имя у него теперь другое, а внешность... Короче, так, когда мне лучше приехать? Сейчас? Отлично. Что значит "непопулярен"? У меня тут целая кипа его последних произведений. Точно. Никто их еще не видел, но ни малейших сомнений - это он... Привезти с собой? Пожалуйста. И почем там нынче эфирное время? Так дешево? Ну что ж, отлично, скоро приеду.
Она бросила трубку, достала фен и наскоро обсушила волосы. Затем распахнула створки шкафа, полного разнообразной одежды - в чем-в чем, а уж в этом она никогда не испытывала недостатка. Юлия надела длинное светлое платье, открывающее шею и плечи; это было немного вызывающе, но безусловно красиво. Посмотревшись в зеркало и оставшись довольна своим видом, Юлия картинно улыбнулась своему отражению. Улыбка получилась жесткой и презрительной; возможно, ярко-алая помада усиливала это впечатление; и в какой-то момент Юлии показалось, что там, где прежде у нее билось сердце, отныне звенит железо.
"Стареете, господин Карышев, - насмешливо подумала она, спускаясь по лестнице. - Хуже разбираетесь в людях. Я не тот человек, за которого вы меня принимаете, но в одном вы правы - я найду себе занятие, которое отвлечет меня "от грустных мыслей". Интересно, что вы скажете, когда я обрушу вам, как снег на голову, всю вашу былую известность, но на сей раз удвоенную превосходно сделанной рекламой? О, вы будете довольны и получите свою порцию "счастья, которого вы, с вашим умом и талантом, безусловно, заслуживаете". Вдруг она вспомнила, как он впервые обнял ее, и жгучие слезы подступили к глазам. "Может потечь тушь!" - резко одернула себя Юлия и легкой уверенной походкой двинулась прямиком к ожидающей ее машине местного телевидения.
Страница автора: www.stihija.ru/author/?Anais Подписка на новые произведения автора >>> |
