Он вышел из палатки так быстро и неожиданно, что стоявшие на претории воины, невольно вздрогнули. - Всё спокойно?- бросил он страже, чтобы сказать что-нибудь. - Да, император,- в разнобой отвечали легионеры. Один из них нервным движением подтянул щит к левой ноге. Похоже, он затягивал ремни на калиге, отложив скутум на большой камень.
Цезарь отвернулся и зашагал по преторию. Было тихо и всё еще душно, крупные звезды рассыпались по всему небу. На юге рожками вверх висел желтый месяц. Внизу спал римский лагерь. Перекликались часовые. Слева стояли палатки XXXIV-го Домициева легиона, справа - двух когорт египетских ветеранов, в центре расположилось воинство Дейотара, царя Галатии.
Из темноты выросли легаты: долговязый Домиций Кальвин и грузный Cульпиций Гальба, за которыми угадывалась свита из трибунов, экстраординариев и центурионов. - Пора? - нетерпеливо спросил Цезарь, ни на кого не глядя. - Еще рано, - тихо ответил Домиций, - у Фарнака не спят. - Хорошо, после четвертой стражи выводи, как условились, свой легион, - также нетерпеливо сказал Цезарь и, повернувшись, направился к своей палатке. Отбросив кожаный полог и нагнувшись, он вошел в нее, нащупал изголовье и растянулся на овечьей шкуре. Закрыл глаза.
Вновь перед ним возникли зеленые берега Нила, густые когорты его легионов, пальмы на горизонте. Мутная вода реки лениво плескалась у бортов крутобокого финикийского судна, раззолоченного и разукрашенного венками, с пурпурным парусом, казалось, наполненным токами любви.
Клеопатра...Очаровательная, юная, порочная. Ни одна женщина в Риме не могла похвалиться такой властью над ним, покорителем косматой Галлии, перед именем которого трепетали дикие свевы и британцы. Очарованный, он, казалось, не хотел замечать, что его обольстительница некрасива. Во всяком случае без памяти любившая Цезаря в молодости Сервилия почти по всем статьям превосходит ее, кроме, кроме...Как Клеопатра улыбается! Как смотрит на него своими удивительными глазами! А как говорит, потешно растягивая слова, чтобы он мог понять ее греческий! А как ласкает его редеющие кудри и целует в плешивый затылок! Откуда такое обаяние в этой девочке, на милую головку которой он возложил диадему владык Египта; девочке с крупным крючковатым носом, по которому он в шутку щелкал своим указательным пальцем; с полными губами, которые были слаще уст любой римской матроны, сельской красавицы откуда-нибудь из-под Арреция или афинской блудницы? А, может быть, стареющим диктаторам всегда нравятся девочки? По крайней мере, Сулла привез из разграбленных им Афин целый выводок черноглазых молоденьких распутниц!
Да, Клеопатра...Пожалуй, он даже жалел эту девочку. В ее чертах, отмеченных печатью уродства и вырождения, - этих проклятий векового инцеста Птолемеев - он читал для нее смертный приговор, написанный завистливыми богами.
Каких только чудес не насмотрелся он в Египте! Каких только чудес не натворил он там сам! Подобно глупому юнцу разгуливал он по ночам с Клеопатрой по спящим улицам Александрии, переодетый пастухом, с венком из анемонов на лысеющей голове. Подобно потерявшему голову полководцу дал он себя разгромить в безумном бою на дамбе у александрийского маяка, где его сбросили в море, и он, раненый в руку, голый, потеряв оружие и лишившись знаков отличия, коими наградил его сенат и римский народ, проплыл пол-мили до одной из своих трирем. Там пораженные моряки вытащили его на борт и долго отказывались признать в нем императора галльских легионов и первого человека республики. Подобно недальновидному стратегу стянул он все восточные легионы в Египет ради сопливой царевны, разгромил, наконец, армию сторонников ее еще более сопливых братца Птолемея и сестры Арсинои и посадил на царский престол Клеопатру, эту шаловливую прелестницу, от улыбки которой у него, как у выжившего из ума старика, навертывались слезы.
Не было в его жизни времени счастливее того, которое провел он с ней, путешествуя вверх по Нилу. Пурпурный парус, золоченые весла, гранитные колоссы богов и Клеопатра, разгадывавшая все его мысли, желания, даже вздохи. Иногда он готов был верить в то, что она действительно любит его. Она часто говорила, что родит ему сына по имени Цезарион... Там, в царской каюте, Клеопатра показала ему старинную карту Птолемея, и он впервые увидел весь мир, опаясанный седым Океаном. Именно тогда в его голове родился великий замысел: разгромить Парфию, пройти всю Гирканию а затем, перевалив через кавказские хребты, захватить южную Скифию и ворваться в Германию со стороны Белой реки. Эти деяния сделают его по истине великим, а его имя станет не менее славным, чем имя самого македонского Марса!
Но боги завистливы, а центурионы бестактны. Это боги заставили центурионов (легаты боялись!) докладывать ему, что войско отказывается сопровождать его корабль в нубийскую пустыню, что в Африке окопались Сципион и тронувшийся умом Лабиен, а в Испании объявились сыновья Помпея, поклявшиеся отомстить за отца; что в Кампании и Пицене восстали ветераны, не получившие обещанной земли; что благородный Корнелий Долабелла, Цицеронов зять, - еще один с претензиями, явно превышавшими его способности, - не придумал ничего умнее, как агитировать в Риме за прощение долгов; что этот интриган, бабник и пьяница Марк Антоний, назначенный им, Цезарем, присматривать за делами в Городе, учинил на форуме настоящую резню за то, что Долабелла переспал с женой Марка (а что было бедняжке делать, если ее муженек открыто распутничал на глазах у всех?); что в довершение ко всем бедам, наместник Азии Домиций Кальвин, лишенный им же, Цезарем, своих легионов, едва унес ноги из Никополя в Понте. Домиций был разбит Фарнаком, сынком Митрида Евпатора. Молодой царь Понта пошел по стопам убитого им отца и вознамерился покончить с римлянами в Азии, а если позволит удача, то и в Элладе.
Что ему, Цезарю, оставалось делать? Проститься с Клепатрой. А дальше? Устремиться в Италию? О нет! Там ему в глаза скажут, что он бабник почище Марка Антония и полководец, погубивший больше своих сограждан, чем гнусных варваров. Сначала надо разделаться с понтийским отцеубийцей. Тогда подонки Ромула дадут ему триумф и хорошо попируют за его счет пару недель в Риме, деля время между гладиаторскими боями и схватками в лупанариях со столичными шлюхами.
...Полог палатки осторожно приподняли. Цезарь открыл глаза и увидел носатую физиономию Домиция. - Цезарь, мы выступаем, - торжественно сказал Кальвин. - Да хранит тебя Минерва, - маскируя иронию зевотой, ответил Цезарь и сделал движение, давая Домицию понять, что он хочет выбраться из палатки.
Наконец-то посвежело. Месяца не было, но звезды по-прежнему сияли, чуть дрожа на фиолетовом небосклоне. Гряда понтийских гор неясно вырисовывалась вдали, где окутанный мглою стоял полуразрушенный городок Зела. Лет десять назад Митридат Евпатор разгромил здесь Триария, после чего перелил трофейного легионного орла в серебряные статеры в знак унижения римского народа. Затем он казнил несколько тысяч римских граждан. А теперь его царственный сын намерен повторить деяния убиенного им отца.
...Впереди шли проводники, сопровождаемые когортами Домициева легиона, затем пехота Дейотара и египетские ветераны. Галльская конница оставалась в лагере, чтобы утром присоединиться к ушедшей к Зеле римской армии.
Цезарь выступил вместе с первой когортой VI-го легиона, или скорее полулегиона, которой командовал пожилой Сульпиций Гальба.
Благородный Гальба, прошедший с Цезарем все галльские кампании, что называется, "состарился на войне". При этом страстно любил он деньги, плотно поесть, выпить галльской цервазии и повозиться с продажными женщинами. Был он недоверчив, чрезмерно осторожен и в подметки не годился погибшему вместе с отцом под Каррами Публию Крассу. А уж по сравнению с Титом Лабиеном, Гальба казался полным тупицей. Лабиен, пока не сошел с ума, не возомнил себя великим полководцем и защитником республики, действительно был способен на многое и умел действовать самостоятельно. В Галлии он несколько раз выручал его, Цезаря. Но теперь Лабиен в Испании и грозится убивать всех, кто стоит за "узурпатора и врага римского народа". Лабиен с Помпеем земляки - оба из Пицена. Неужели этого достаточно, чтобы предать его, Цезаря, наплевать на десять лет галльской войны, когда между ними, как ему, Цезарю, казалось, возникли и окрепли узы настоящей мужской дружбы?.. Нет, это боги помутили разум Лабиена и превратили его в свирепое животное, обреченное на бесславную гибель... - Пожалуй, - подумал Цезарь, - Гальба и битый Фарнаком, чересчур осмотрительный Домиций, стоят один другого. С ним, Цезарем, они хороши, а без него способны лишь уйти от разгрома...
Заметив, что легат время от времени оглядывается на тающий в темноте лагерь, Цезарь усмехнулся: " Уж не боишься ли ты, Гальба, удара в спину?" "Ты угадал мои мысли, император, - буркнул Сульпиций. - Дейотар был с Помпеем при Фарсале. Он не сдался нам, а убежал, как волк, в свое царство. Этот царь в любой момент может изменить нам... К тому же он не пьет вина," - помолчав добавил Гальба.
"И правильно сделал, что удрал, - тихо ответил Цезарь. - Иначе его зарезали бы наши ветераны. Впрочем, ты прав - опасно держать волка за уши. Если, конечно, он волк, а не баран." Цезарь помолчал. "Он не пьет не только вина, но и цервазии, а вот это действительно подозрительно. Впрочем, и я, Гальба, не большой любитель напитков." Неожиданно он поймал себя на мысли о том, что ему тоже хочется оглянуться и посмотреть, не крадутся ли следом вероломные галаты. Ему стало смешно. Тряхнув головой, он сказал:"Но скорее я казню свихнувшегося Лабиена, если он попадется мне в руки, чем этого варварского царя. Дейотар будет служить Риму, независимо от того, кто станет первым в Городе: я или ... другой. Я простил Дейотара из уважения к его сединам и надеюсь, он не предаст меня. А вот тетрархию его стоит разделить, не так ли? Пусть выбирает: тетрархия или царство, а Гальба?" Гальба кивнул и пробормотал что-то о знаменитом милосердии Цезаря. Помолчав, Цезарь тихо бросил ему:"Пойду поболтаю с твоими головорезами. Иди вперед, Гальба."
Цезарь остановился, жестом приказал телохранителям следовать за ним и, искоса поглядывая на нестройные манипулы когорт Сульпиция, приблизился к "его головорезам". В отличие от домициевых легионеров и сопровождавших их рабов, нагруженных как мулы всем необходимым для устройства лагеря на новом месте, ветераны шли налегке, перебрасываясь между собою короткими тихими фразами. Многие зевали. Разглядев в полутьме знакомую сгорбленную фигуру примипила, Цезарь негромко окликнул его. - Что вздыхаешь, Цекина? - с ехидцей спросил он первого центуриона первой когорты ветеранов Луция Цекину,- Вспомнил родную Этрурию? - Нет, император,- пробурчал центурион. В рядах послышались приглушенные смешки. - Для твоего ведома, я вспомнил о Дельфион...Была у меня такая в Александрии. В рядах снова засмеялись. - Тише вы, - жестко бросил в сторону воинов Цекина. - Феликс, ты у меня посмеешься сегодня утром, когда я тебе влеплю пару горячих.
- Уж больно ты строг, Цекина, - насмешливо заметил Цезарь.- Ты и со своей Дельфион обращался так же, как собираешься с Феликсом. - Да, император, - в тон Цезарю отвечал центурион. - Только я наказывал ее иначе - не розгами, а кое-чем другим. - И хорошо получалось, Цекина? - Да, император, она стонала и благодарила Венеру. В рядах опять послышались сдавленные смешки. Кто-то, зажав рот рукой, издавал странные лающие звуки. - Везет тебе, Цекина! - Как и тебе, император. - А утром, как думаешь, повезет?- прищурился Цезарь. - Конечно, Цезарь, клянусь Марсом, - разошелся центурион, - ведь ты у нас счастливчик, почти как Феликс. С тобой и твоими Фортуной и Фелицатой мы побьем не только этих понтийских варваров, но и кого-угодно, хоть германцев, хоть парфян! В рядах смеялись уже открыто. - Вот Зела,- протянув вперед руку, несколько угодливо произнес неожиданно выросший из сумерек Гальба.
Светало. Пятнадцатитысячная армия Цезаря узкими серыми полосами вползала на довольно крутую, поросшую редким кустарником гору. Скрипели колеса многочисленных повозок, груженных мехами с водой, солдатским скарбом, казной, значками когорт, бревнами и кольями, доспехами, оружием, кожами и хворостом. У подножия горы лежала неширокая долина с пересохшей речушкой, каменными россыпями и кустами, объеденными овцами. С другой стороны возвышалась несколько менее крутая гора, или вернее холм, на вершине которого белели руины Зелы, укрепленные воинами Фарнака. Когда совсем рассвело в понтийском стане гнусаво запели рожки, послышались крики глашатаев и конское ржание. Из беленых глинобитных домиков стали выбегать люди, казавшиеся римлянам черными муравьями. Многие из них суетились, указывая руками на поднимавшиеся в гору римские когорты и отряды галлов.
"Теперь Фарнаку не уйти,"- удовлетворенно изрек Гальба, вглядываясь вдаль, туда, где сновали понтийцы. Цезарь кивнул. - Коня!- потребовал он и, не отрывая взгляда от Зелы, начал отдавать привычные команды: всадникам выйти из старого лагеря и спуститься в долину к лагерю Фарнака; смотреть за Фарнаком; всем легковооруженным присоединиться к коннице; дежурным когортам XXXVI легиона разбивать лагерь; остальным когортам XXXVI легиона и VI легиону приготовиться и встать в охранение перед будущим лагерем.
(окончание следует) Страница автора: www.stihija.ru/author/?ulpius Подписка на новые произведения автора >>> |
