Боярышник-3 (пополудни)
-Кроме нас с тобой, никого… Да и мы походу здесь не в тему, – произнёс печальный глуховатый голос, в котором, если очень уж постараться, можно было распознать Гномовы интонации. Голос шел откуда-то снизу и как бы сзади. – Ты кто?! - взвизгнул Гном, да так, что пиздюли и пельмени перестали шевелиться и замерли. – Кто-кто… Клон в пальто, – грустно отозвался голос, – Жопа я твоя. – А хрен же ты раньше молчала, - не нашедшись, как поадекватнее отреагировать на подобную хуйню, - спросил Гном. Вернее, не сказал, а просипел, так как силы его, ясен пень, оставили. Говорящая жопа, да еще в личном владении, – это даже для Гнома было слишком. - Жопой чуют, Гном, - грустно произнесла Жопа. - Для этого она, собственно, предназначена. А ты мной совсем ничего не чуешь. Ты думаешь, раз мной срёшь, так я больше ни на что не гожусь? Ни хуя подобного. Сейчас, - открою тебе не такую уж и великую тайну, - ты, Гном, в положении хуёвей хуёвого… Ты посмотри, что вокруг творится… Жопа сделала трагическую паузу и доверительно прошептала, громко пёрднув (Гном пытался из уважения к говорящей потерпеть, но не смог…): - Ты связался с плохими людьми… Да если бы с людьми… Это отравители, я давно уже раскусила их намерения. Они хотят отравить не твоё тело – это можно и водки палёной налить, стрихнинчику сыпнуть, да мало ли… Нет, эти злоебучие существа хотят отравить твой ум… Жопа помолчала и добавила: – А потом и мой… Вот этого мне никак бы не хотелось… Выпустив переливчатый пук, опять по Гномовой вине, естественно, жопа откашлялась и продолжила: - Они уже добились успеха – тебя ж глючит, как каштанку, блядь, ты только посмотри на эти хуёвины мохнатые! Про мегаклёцки эти вонючие я уж вообще молчу! – Это не хуёвины, а пиздюли, - механически проговорил Гном, в неотравленных участках ума которого зародилась спасительная мысль – бечь как можно дальше. – Мирра, типа, принесла, как обещала… - А мешок ганджубасу она случайно не приносила? - неожиданно живо заинтересовалась Жопа. – Мешок не мешок, а пятулечка есть, - прямо над ухом медленно впадающего в легкий коматоз Гнома прозвучал хриплый низкий голос непонятной возрастной и половой принадлежности. – Не скажу, что бест, так, рабочий вариант, но курнуть можно, вроде прёт… И молочка вдогонку –граммов сто, чтоб не отключиться, чисто полечиться, или двести, чтобы чисто отключиться, без лечева, нах… Кашка тоже в баночке – весла два хватит вполне - в фоновом режиме, без лишних наворотов проколбасит… Аирчику заварить стаканчик, для тонуса. Чего ещё? А… ну псилоцибином залакировать, святое дело - полтишечки хватит сопла продуть, я думаю, на первый раз?
- Жопа, видимо, выбирая и прикидывая, некоторое время молчала, а Гном лежал с закрытыми глазами и старался не привлекать к себе излишнего внимания. – Гном, а Гном, - ласково промурлыкала Жопа через пару минут, - давай молочка хлебнём, а? – Иди в Жопу, мрачно, но быстро отозвался Гном, - Тебе надо, ты и хлебай. - Клизму-то тебе делать будут – язвительно откликнулась Жопа. Мы пока вроде как с тобой одно целое… Я ж не прошу тебя мне паровозы вдувать – не йог ты ни хуя… И никто, блядь, мне не вдует! – скорбь, звучащая в голосе, была невыносима. – Допиздишься, вдуют, – произнёс откуда-то сверху могучий раскатистый баритон. – Телеграфным столбом, нах! – Ну всё, пизда рулём, - внезапно тоненько пропищал у самой Гномовой головы один из замерших в анабиозе пиздюлей, - Малюма пришёл… И не один нихуя… Ща начнётся большой медицинский карнавал! – Это я, весельчак! Позовите меня, я устрою бардак, - дружелюбно и не по-хорошему жизнерадостно пропел голос. - Вудсток помните? Теперь забудьте, нах! Пацаны, заноси аптечку! И веки мне поднимите, блядь, не вижу ни хуя! Послышался топот многочисленных ног и шорох многочисленных век… - Вот теперь заебиссимо! Который тут Гном? Прямо в лицо Гному дохнуло жарким ветром аравийской пустыни, децл припахивающим чесноком и табаком. – Плющится, бля, - нежно прогремел прямо в закрытые Гномовы глаза голос. – Вставай, сука, Колчак приехал! И ротик открой поширше, а очко сожми покрепче, а то я смотрю, что-то оно распизделось у тебя не в меру, как бы кляп ему в говорильник какие злые люди не впихнули. Смех, последовавший за этой фразой, исходил, как показалось Гному, из тысяч глоток, но звучал на пристойном уровне громкости. – Странно, подумал Гном, чувствуя, как в его послушно открытый рот вливается тягучая струя какой-то непонятно чем воняющей дряни, и делая одновременно судорожные попытки проглотить и выплюнуть жидкость. За ней последовали, как понял Гном, какие-то таблетки, всыпалась какая-то труха, проскочила пара комков колючей и жирной слипшейся субстанции, и всё это бедняга был вынужден проглотить и запить отвратительно горькой жидкостью с неожиданно приятным запахом. – И пусть тебя плющит непадеццки! – с отеческой добротой наставительно произнес голос… - А пельменей этих гони нахуй! Скунс, он шутник, конечно, но, бля, перехлёстывает. Ты лучше макароны жри, Вадик хуйни не посоветует. Ну пустырник там, боярышник, зверобой, мать-и-мачеху, душицу, чабрец, коноплю потребляй, бляй-будулай, а трупояденьем заниматься надо аккуратнее, Скунс способен из из любой поеботины пельменей навертеть, чисто по приколу. Отморозок, нах…
Гном открыл непослушные глаза и взглянул наконец на говорившего. И тут же их закрыл, потому что ебало, нависавшее над ним, было сколь прекрасно, столь и ужасно, а лыбилось так, что Гному захотелось залезть в какое-нибудь теплое, влажное и упругое место, прикрепиться плацентой к стенке и, сгруппировавшись, закачаться в теплых окологномных водах на как можно более раннем сроке беременности. Тем более что чувствовал он себя в эти минуты точно так же! Он вспомнил, вспомнил это ощущение всерастворённости во всеобщности всеобъемлющего всесуществования, мягкое усыпляющее покачивание, его волновали вибрации, образующиеся и гаснущие вокруг него от звуков родного гномоподобного голоса… Пёрло, короче, Гнома непадеццки, как и было задумано… Какие, в пизду, макароны, - думал он сонно, непонятно, кстати, каким местом думал, Жопу-то разболтавшуюся тоже пёрло – по слизистой всё идёт, как домой! - А что макароны, - примирительно сказала Мирра, сгустившаяся светлым пятном на тёмном, но уже вспыхивающем хитрыми игривыми огоньками пространстве где-то перед закрытыми веками, а, может, в районе затылка. – Жрать когда хочешь, так и китайский бомж-пакет схаваешь, без майонеза даже, не говоря о макаронах с подливой. Ладно, короче, ты лежи тихо, скажи Малюме спасибо, что он банку калипсола на тумбочке забыл, колбасься себе спокойно. «Не пугайся открытого неба, не пугайся синих растений, не пугайся зелёных медведей, вообще ничего не пугайся», - пропела она бодрым голосом, погладив Гнома по чему-то, показавшемуся ему его же гномьей головой, но, по ощущениям, какой-то пластиковой или резиновой. Меж тем пространство в Гномовой упругой голове расцвечивалось калейдоскопическими узорами, то и дело возникали серебряные пузырьки, тело гудело, как мотор «Белаза», множество странных, а то и вовсе невозможных мыслей возникало в мозгу, который аж жужжал, переваривая новые софты, знакомясь с их возможностями и функциями… - Ну вот и чудненько, - шепнула на ушко Гному уже невидимая Мирра, - Гном Львович, отдыхайте, развлекайтесь, Скунс присмотрит, если что, напоит, накормит, тазик подержит… А мы пойдём с Малюмой макароны с котлетами жрать, иначе остынет всё нахуй. А холодная котлета тот же труп неразогретый. - Ну и хуй бы с вами, - отстранённо подумал Гном, перевернувшись на третий бок и, ловко ухватив целую охапку зазевавшихся пиздюлят, умостил их под головой, невзирая на их возмущенное попискивание и яростное сопротивление. Ткнув в шевелящуюся кучу кулаком, Гном телепатически передал обиженно всхлипывающим пиздюлям приказ петь колыбельную и под ее нечеловеческие звуки ухнул в совершенно неуправляемое сновидение, в котором какой-то гнусно хихикающий старикашка пытался вдуть ему в уворачивающуюся и матерящуюся жопу паровоз – самый что ни на есть натуральный, с трубой, колесами и номером на боку. – Уж лучше бы телеграфный столб, - тоскливо подумал Гном, как о несбывшейся мечте… Но паровоз, слава Богу, был невзаправдашний, и старикашка был понарошечный, хоть и противный, но смешно и глупо было как взаправду, только ещё смешнее и глупее, отчего Гному сделалось глупо и смешно, и он захихикал прямо во сне. За этим приятным занятием и застал его Ваддарк, появившийся в комнате со свежесваренными макаронами в кастрюльке. От макарон валил пар и пахло бензином и силиконовым герметиком. Гнома незамедлительно стошнило прямо в заботливо подставленный Скунсом тазик. «Говорила тебе мама в детстве – не торчи так круто, детка, а то придут ломы с крюками и заберут» - укоряюще произнёс Скунс не своим голосом и вытер гномов онемевший подбородок самым мохнатым из пиздюлей, как всегда вовремя подвернувшимся под руку.Страница автора: www.stihija.ru/author/?Мирра~Лукенглас Подписка на новые произведения автора >>> |
