Кокон.
Во дворе были листья.
Многоцветные, стремительные они танцевали, кружились в радужном хороводе, непринужденно выгибаясь, иногда касаясь друг друга. На мгновение они переводили дух и замирали, упоительно купаясь в пряных осенних струях, потом, отдаваясь ветру, вновь мешались в бесконечном неудержимом круговороте. Они разговаривали. Тихо, чуть грустно смеясь, безмятежно шелестя, они рассказывали, рассказывали. А, опустившись на землю, они лежали близко к друг другу, перешептываясь, взволнованно подрагивая, порой умолкая. Коля поднял лист и внимательно рассмотрел его.
Лист напоминал дедушкину руку. Белесые выступы прожилок ветвились, как вены; словно суетясь, они разбегались в разные стороны. Потом Коля взглянул на тыльную сторону своей собственной ладони. Синих шнурков не было видно, а кожа была толстой и упругой, стоило ее сжать и отпустить, как складка исчезала. Коля подумал, как нерешительно и вяло разглаживалась кожа на дедушкиной руке.
-Колик, - вдруг пропищал клён.
Клён кривлялся точь-в-точь, как Жека с подъезда напротив. Коля с изумлением глянул на дерево. На стволе сбоку, вырос небольшой полосатый отросток. Коля нерешительно сделал шаг вперед. Тут клен затрясся в беззвучном смехе, все на секунду утонуло в шелесте листьев. Отросток сбоку весело заплясал. Коля прыгнул вперед и заглянул за дерево, где наглый отросток сразу превратился в Жекин шарф.
Хозяин шарфа от восторга упал прямо на разноцветную лиственную кучу.
-Не дави, - серьезно сказал Коля.
И вдруг он вспомнил: кокон. Жека обещал наплавить ему кокон, такой же, как у него.
-А где ты мешок возьмешь? - Жека выбрал из кучи самый светофорный лист и принялся обдирать его вокруг прожилок. От листа остался тонкий скелет и ниточки с кусочками разноцветной мякоти, которые Жека не сумел содрать, повисли, как концы разорванной паутины.
Мешок они стянули на стройке в соседнем дворе. Огромный и пыльный, пасмурно-небесного цвета мешок из-под цемента. Коля, приподняв его, заглянул вверх, в морщинистый колодец полиэтелена, но остатки цемента ослепили его. Испугавшись, он стал натягивать верхние веки на нижние.
В палисаднике за мусорными контейнерами Жека выскреб в земле круглую ямку. Они долго рвали мешок на части, и темно-серая пленка упрямо не давалась и искривлялась мрачными гримасами. Где-то высоко над головой по-прежнему шептали стареющие клены и, словно рой микробов, в воздухе беззвучно жужжали мириады цементных крошек.
Потом Жека вкопал в землю облепленный застывшим воском грязно-оранжевый огарок. Коля украдкой дотронулся до свечи пальцами – кто-то когда-то сказал ей «замри!», и огонек, испугавшись, юркнул внутрь фитиля, горячие капли закрыли глаза и окостенели.
Они осторожно дотрагивались до шевелящейся макушки свечи кусками полиэтелена, и пламя засасывало их в себя. Пламя смеялось и облизывалось, роняя черные горячие капли слюны, которые падали в ямку в земле. Один раз Коля заметил, что к куску пленки прилипла картофельная очистка – она, наверное, выпрыгнула из мусорки. Коля перепугался, что очистка может свалиться в ямку, и стал трясти горящей полиэтиленовой лентой. Но огонь вдруг рассвирепел и злобно укусил его. Коля выпустил пленку, она упала в ямку, а очистка запеклась в полиэтилене, неожиданно пахнув, как салат «Оливье».
В тот день вечером на кухне нудно бурчал холодильник, а на веревке распласталась, повиснув, Колина куртка с пятнами сажи, которые маме так и не удалось отстирать. Коля, засыпая, прижимал к лицу твердый шероховатый кокон и глубоко втягивал носом домашний запах салата «Оливье».
С некоторых пор уравновешенная и даже сонливая квартира начала раздраженно хлопать дверьми и часто и надсажено дребезжать телефоном. Квартира отвергла начинку шкафов, и книги выстроились в расхлябанные столбики в прихожей. Снаружи на дорогу между домом и детским садом однажды утром свалилась сырым «Геркулесом» зима, а голое, но чопорное трюмо в мамино - папиной комнате тускло и гордо мерцало ранними вечерами. В широком его теле чернели три бездонных дыры, и Коля, пробегая мимо, ужасно боялся заглянуть в них. А ящики из дыр утащил однажды Урфин Джюс в сырой косматой пахнущей пельменями шубе. Щурясь по сторонам, Урфин Джюс тяжело сопел в прихожей, ожидая, пока папа свяжет их тесьмой. На другой день Урфин появился вновь и с ним был кто-то еще, но Коля убежал в свою комнату. Со страхом он наблюдал сквозь рифленое стекло, как шевелится за ним черные мохнатые пятна. Оскорбленно пискнуло трюмо, и звук был глухой и короткий, как будто рот заткнули меховой рукавицей. Сжимая в ладони кокон и вытаращив глаза, Коля стоял у двери, за которой слышалось тяжелое кряхтение, редкие тяжелые перешагивания, отрывистые возгласы.
В разговоре мама и папа часто произносили «ОВИР», и это слово звучало, как нескладная молитва непонятному юркому богу.
-Мам, а что такое вир? – однажды спросил Коля.
Мама растерянно посмотрела на него, затем взъерошила ему волосы.
-Ну, что, Колька, в парикмахерскую пора? Вир это по-белорусски омут.
Потом он спрашивал у всех, что такое мут, но этого уже никто не знал.
Как-то папа снял со шкафа пятнистый глобус и стер мокрой тряпкой унылую бахрому пыли. Глобус оживился и, смеясь, закружился, мельтеша голубым и желтым. Папа остановил его пальцем и показал Коле Америку.
-Вот сюда мы и полетим.
-Как тогда, летом? И будем готовить суп с макронами на костре?
-С макаронами, - поправила мама из кухни, - слушай, Саш, ты можешь его завтра в парикмахерскую отвести, а то у меня мои курсы.
-Курсы чего, - поморщившись, спрашивал папа, - стенографии или кройки и шитья?
-Я же тебе говорила, - голос мамы выползал из коридора, а следом за ним появлялась и сама мама, распаренная, с чепилой в руке, - кройки и шитья по вторникам.
На несколько часов Коля поселил игрушки в коробку из фанеры и полиэтиленовый пакет. По пути к детскому саду, они, не переставая, довольно громко перешептывались и чем-то шебаршили. Когда все собрались, Коля, как фокусник, откинул крышку ящика и стал вытаскивать игрушки одну за другой и знакомить их с ребятами. Но дети сначала смотрели с любопытством, а потом Коля вдруг заметил, что он рассказывает все одному только себе. Он обиделся, а потом, заметив, что одна девочка назвала долговязого моряка в нарисованной тельняшке Степой, грубо отобрал его у нее из рук.
-Это Матрос, а не Степа, - закричал он.
Бабушкино - дедушкина комната – это избушка в чаще пыли и стен, думал Коля. Пыль он видел всякий раз, когда шумные деловитые люди отодвигали и выносили шкаф или тахту. Пыль медленно колыхалась бархатными волнами и Коля убегал в бабушкино - дедушкину комнату и прятался в Подушечьей Пещере. Он боялся пыли, а стен стало столько, что Коля спросил папу почему.
-Квартира остенилась, - ответил папа и скрипуче ухнул, как заводная Жекина сова.
Папа говорил очень смешно.
-Ну-ка глотай этого толстяка, - заговорщицки хрипло прошипел он в то утро, когда они встали так рано, что за окном еще спали даже фонари.
Коля осторожно пощупал солнечный сырный живот толстяка-бутерброда. С краю синела уродливая чернильная кожура, но папа уже убежал в комнату. Тогда Коля вытащил из кармана скрюченную трубочку из кафе «Пингвин» и стал выдувать из коричневого колодца космические воздушные шары.
А у дверей дедушка схватил его за спину, и майка вылезла из штанов. Царапалась вязкая моховая щека и Коля стал вырываться, спрыгнул на пол и бабушка вся в запахе валерьянки обхватила его и стала рыдать.
В аэропорту, мама все время забывала о Коле и больно сжимала его руку, а он хныкал про себя и украдкой грыз зубами жесткий надоедливый рубашечьий воротник. В самолете он без конца сползал со скользкого сиденья и исподтишка, зная, что мама разозлится, засовывал под себя ноги в новых ботинках.
Ну вот все за окном загудело и понеслось назад и вниз. Коля стал пластилиновым и медленно вклеился в сиденье. Глаза вползли внутрь головы, уши слепились сами по себе и даже перестали слышать, пока Коля не проглотил весь пластилин. Засунув вспотевшую ладонь в карман, он ощутил пальцами шероховатость кокона. Кокон все еще пахнул салатом «Оливье», подумал Коля, и вспомнил, что они так и не помирились с Жекой после драки неделю до отъезда. В крошечном окошке рыхлые ватные обломки цеплялись и разрывались в новом месте. Отчужденность, неприкаянность, «томительный поиск не полностью утраченного африканского наследия»- из густого дремотного желе в Колиной голове неожиданно материализовалась эта фраза из зачетной работы по английской литературе по творчеству Тони Моррисон. Он ухмыльнулся, взглянув на сипло дышащую черную толстуху, сидящую через одного человека от него.
Где-то между горлом и желудком по-прежнему перекатывался тошнотный клубок из шоколадных крекеров, дешевого смешанного вина из двухгалонной неуклюжей кубышки, горьковато-приторного запаха плоти. По дороге от колледжа в аэропорт клубок почти исчез, и Коле даже показалось, что он проголодался. Перед отлетом он заказал в забегаловке пышущий простодушной деревенской бодростью гамбургер, но после первого же укуса, почувствовал, как рот наполняется липкой помадой той девушки из соседнего корпуса. Коля с размаху вылил в себя стакан спрайта и вышел в туалет, не попав салфеткой в мусорное ведро. Утро Дня Святого Валентина начиналось просто феноменально паршиво.
В Чикаго утренний туман кудрявился, неторопливо пошатывался, распускался нечеткими лепестками и вибрировал в чудном, почти блюзовом ритме. Коля арендовал на два дня старый раздолбанный «Форд» и взял банку пива на заправочной станции. Стало немного легче, и он нарочно поехал не самым коротким путем. В грязном квартале, где на неровных шероховатых стенах колоритно выделялись граффити, он чуть не подбил переростка на роликах. Тот застучал пластмассовыми колесами по асфальту и завопил что-то на чудовищном сленге, а Коля смял пальцами пустую банку, швырнул ее из окна, целясь в коробку почтового ящика. Но банка лишь беззвучно упала в газон.
После, выбравшись наконец из закопченного городского водоворота, Коля попробовал поехать быстрее, но заднее правое стекло оглушительно задребезжало. Он вдруг рассердился на себя за решение поехать на праздники к родителям. Кого он там не видел? Суетливую разжиревшую мать, или отца, постоянно ловящим своим средневековым транзистором "Радио Свободу" на русском языке? Может, его пленил ветхий слюнявый дед, который ел на обед только белорусский куриный студень за столом с бабушкиной карточкой в рамке. Исключительно гениальная идея выслать им приглашение…
Но и в колледже ловить было определенно нечего. Накануне его Сьюзан уехала в Мичиган кататься на лыжах с прыщавым первокурсником футболистом. Этот олух подарил ей кольцо своей мамаши в яйце из-под киндер-сюрприза. Она приносила и хвасталась всем, как это острумно и сексуально и вдобавок символизирует его семя.
Коля вдруг вспомнил о коконе в кармане. Зачем он все время носил его с собой?
Деревья в придорожном лесу, лишенные бутафории свежевыпавшего снега, казалось, с неприязнью поддерживали февральскую тяжесть уставших ветвей. Нетерпеливая весна понатаяла бурых плешин, и дряхлые листья стыдливо и убого корчились, с трудом испаряя запачканную рыхлую слякоть. Зевнув и вытянув ноги, Коля разогнался, съезжая без тормозов с пригорка и сразу узнал клены.
Он неуверенно усмехнулся. Сколько раз он ездил по этой дороге и летом и зимой? И никогда их замечал. Но клены же не могли вырасти за месяц. Значит, были здесь всегда. А он не обращал внимания. Коля громко захохотал, потом нахмурился и остановил машину. Поигрывая коконом в кармане, ступил в рыхлый кювет.
-Что за чертовщина? – вслух сказал он.
Как клещи, на стволах пузырились красные полиэтиленовые мешки. Набрав в кроссовки снега, Коля похрупал ближе. В стволах были вырезаны желоба, откуда в каждый мешок вела жестяная трубочка. Мешок тяжело провис, как старушачья грудь. На некоторых деревьях было по два мешка, на некоторых три или даже четыре. Неподалеку пупырился уродливый домик с гротескной кубометровой трубой. Коля подумал, что из этой трубы и вылез весь туман.
Домик окольцовывала корка замерзшей капели. Коля перешагнул ее и постучался. Никто не ответил, и Коля отворил кряжистую дверь. Был так душно, что снег на колиных кроссовках мгновенно сморщился в полупрозрачные льдинки, которые растеклись, вливаясь в крошечные озера мокрых следовм на желтом линолеуме на полу. Навстречу Коле вышла маленькая негритянка в засаленной болоневой куртке с ведром. Коля нерешительно поздоровался.
-Что, молодой человек, может захотели купить свежего сиропа к Дню Святого Валентина?
Другую комнату заполняла гигантская железная ванна с кипящей темно-оранжевой жидкостью. Внутри змеился лабиринт труб; одна из них выходила наружу перископом градусника.
-Здесь самое главное не передержать, - неторопливо говорила женщина, характерно вытягивая гласные, – потому что в настоящем кленовом сиропе сахара ровно 33.7 процента сахара, а по другому, так это уже и не сироп.
-Так это ваши мешки там висят на деревьях?
-Еще бы! Только то, что я собираю с деревьев для сиропа не годится, с ним блинов не поешь. А чтобы получился настоящий сироп, нужно его варить.
К ванне примыкала шипящая чугунная печь. Коля засунул руку в карман и сжал кокон в кулаке. Его черная шероховатость как будто успокаивала.
-Спросите у своего деда или бабки, был ли у них здесь сахар пятьдесят лет назад. И знаете, что они вам скажут? Скажут – парень, очнись! С кленовым сиропом и торты пекли, и в чай и в кофе добавляли.
Коля решил идти.
-Ну так, как? Не надумали, нет? Пол кварты сладкого сиропа для возлюбленной в день Святого Валентина.
Коля повернулся и размахнувшись, ударил негритянку кулаком в живот Она закричала. Тогда он вырвал у неё из рук ведро. Зачерпнув густой жидкости из ванны, плеснул ей в лицо. Женщина закрыла глаза ладонями, крик захлебнулся и стал вырываться наружу отрывистым хрипением. Коля с остервенением бил её по голове ведром, ногами в живот. Она быстро упала. Двумя ногами он прыгнул на нее, потом отскочил, наклонился и принялся сдирать одежду – болоневую куртку, тенниску, джинсы. Чернота тела на желтом линолиуме была ослепительна. Ошпарив руку он выдернул из ванны тяжелый термометр и, окуная в сироп тыкал ее. На коже оставались пятнышки пепельного цвета. Коле казалось что, он слышит её крики, пока он не понял, что кричит он сам. Тогда он отшвырнул в сторону термометр и, подтащив мяклое тело к ванночке, с размаху перекинул его через край.
Он не успел отскочить и немного обжегся брызгами. Боль напоминала укус теплых комаров. Хлопнув дверью, он поскользнулся на льду и чуть не упал. Стараясь идти по проталинам, подошел к машине и завел мотор. Через два часа он был уже в своем городе. В отблеске светофора туман казался багровым.
А на другой день, возвращаясь в Чикаго, Коля остановился и зашел в избушку. Печь потухла, и из ванночки уже не шел пар. Тело странно набухло, скрутилось. Оно напоминало кокон.
Январь 2000-01-20
Страница автора: www.stihija.ru/author/?Alexander~Boulankov Подписка на новые произведения автора >>> |
