| Бу Ки |
2001-02-08 |
54 |
4.91 |
11 |
| |
|
| |
Заходи дорогой, пей на здоровье, не вода- мед, вот стакан. Эту колонку Леван делал, золотой человек, дай Бог ему... А в молодости был козопасом. Да, а еще плавал с контрабандистами... их поймали. Но он бежал в корзине с бельем. Потом ездил с артистами, показывал карточные фокусы, Потом его не было года два, потом он вернулся в форме поручика и пьянствовал с в портовых кабаках, а потом взял и женился на дочери Амирана, хозяина кофейной. А когда с тем случился удар, царствие ему небесное, стал заправлять вместо него. Да его весь квартал знает, вон он, на веранде играет в нарды с полицмейстером. А красавица, которая принесла вино - его дочь, вся в мать...Нет не замужем... Какое тебе дело, почему у нее живот? Хотел воды? Пей воды, и не чего тут вынюхивать!!!
|
|
| Самокиш Макс |
2005-12-01 |
54 |
4.91 |
11 |
| |
|
| |
«Света еще не было,
и в лоне Молчания спали
души людей. Были только
мы с тобой…»
(«Аэша» Г.Р.Хаггард)
Холодный виноградно-яблочный сок освежал. Он пил его из узкого отверстия картонной упаковки, и сок струился по уголкам губ, скатываясь на шею и грудь. Разгоряченное тело с блаженством принимало прохладу.
Как много прекрасного можно заметить в обыденном, если душа готова это воспринимать. Счастье есть! Точно есть. И дело не совсем в гормонах, медитациях, самонастрое… Счастье, все-таки, божественное чувство, дар ниспосланный человеку.
Вчера он был близок к самоубийству. И мысль о смерти пришла внезапно, хотя почва зрела давно. Он просто подошел к высокому светлому окну, подставив лицо под струю врывающегося ветра, желая избавиться от жары, и взглянул вниз. Седьмой этаж, спуск в подвал, бетонная лестница, забор из красного кирпича, поросший плющом. И вдруг все показалось таким легким: шаг на подоконник, второй шаг, развести руки в стороны и…
«И он взлетел, как взлетала она,
Только не вверх, а вниз…»
Он отошел от того, что секунду назад было обычным двором, а теперь превратилось в зияющую темнотой бесконечную пропасть. Такую пропасть он видел однажды, в глазах Дьявола, во сне.
Дьявол пришел из кустов жасмина, из-за которых невозможно было дышать – все заполнял их пьянящий аромат, его было слишком. За минуту до этого пели васильки своими тоненькими голосками, жалобно, о ноге в тяжелом ботинке. Потом жасмин, но его цветы молчали… Дьявол тоже молчал. Он не был похож на Волонда, он не был похож на козлоного рогатого монстра, он просто был Дьяволом. Это был восьмилетний ребенок с чертами лица сорокалетнего мужчины. Да, глаза его были разными, но не одновременно; из виновато-сероголубых они превратились в смолянисто-черные омуты. Омуты засасывали и поглощали душу, закручиваясь по часовой стрелки, они открывали вход в бесконечность.
Его (пусть будет лучше «он» (ему, его, него), ведь что измениться если говорить Олег, Вася, Джон, Пол, Абрам, Саид, Вонг, Бо? Все мы люди.
Его передернуло от холода и он закрыл окно на шпингалет, не смотря на немыслимую духоту. Ему отнюдь от этого не стало легче на душе, но жизнь показалась лучше смерти, а смерть – долгим тяжким забыванием жизни.
Он вернулся за стол, снова взялся за бумаги, но работа не шла.
Вы спросите: что же его так мучило, что он готов был сделать шаг в пропасть?
Я отвечу:
- Непонимание со стороны любимой женщины, холодность к нему, отчуждение от других людей, таких, как я, как вы.
Вы спросите: сколько же ему лет, что он так это переживает?
Отвечу:
- Двадцать шесть.
Юношеская пылкость толкающая на необдуманные поступки?
- Нет.
Психическая неуравновешенность?
- А что вы понимаете под этим термином? Вы считаете себя психически уравновешенными? И никогда никакая чаша не перевешивала настолько, что создавала переворот во всей вашей внутренней вселенной? Вот. Даже камень лопается от жары и холода, а ветер стирает целые горные массивы. Человеческая же душа намного тоньше камня.
Вы спросите: есть ли у него друзья?
- Да ведь смотря что подразумевать под словом «друг». Здесь одного похода в горы, двух лет в армии, десяти лет в школе, пяти лет в институте и моря совместно выпитой водки бывает мало. Хотя у него был друг, но друг этот жил своей жизнью и не мог всегда оказываться рядом, всегда приходить на помощь. Быть может, он бы, друг, понял его, но это совсем не значит, что смог бы помочь. Да и бывают такие вещи, в которых даже Богу, предстань он прямо перед нами, даже себе самому не хочется признаваться. Старина Фрейд, да простят меня его горячие сторонники, затронул лишь крохотную часть верхушки айсберга.
Была у него и жена, и двое детей. И, как уже понятно, она тоже не могла помочь.
Раньше все казалось другим. Жизнь, конечно, не была легче, но он встретил ее (здесь тоже имя не имеет значения). Все казалось новым, упоительным: сходство вкусов, бурный роман, ее глаза, голос, мысли. Они пытались узнать друг друга со всех сторон, жадно поглощая карамель конфетки, желая распробовать начинку. Они полюбили, поверили в любовь, дали себя обмануть этим чувством.
Нет, начинка не оказалась дегтевой, все было как у всех: и клубничка, и сахар, и соль не забыли положить в нее, и горечи немного… Просто конфет не делают бесконечными, а вкус во рту меняется, меняются и вкусы.
Дом, рождение первенца, счастье… Бессонные ночи, заботы, нехватка сил и денег… Срывы, слезы, недоверие, замыкание в себе, скандалы, истерики… Разборка, понесло, ненависть, хлопанье дверью, уход… Жалость к себе, жалость к ней, сожаление, вина… Звонки, визиты, цветы, слезы, мир, постель, МИР… Семья, заботы, страх…
Любовь – словно хрупкая антикварная вещь, и уже не хочется пробовать ее грани, зная, как она может разбиться, и, боясь этого, вещь держится одной стороной в серванте, за стеклом, напоминая объемную фотографию.
Привычка, все врастает в привычку. Он начал бояться обидеть ее. Нежная, страстная или бесшабашная любовь стала сексом. Затем секс тоже утонул в рутине, и в онанизме, ночью, в ванной, было больше страсти, чем в том, что творилось на семейном алькове. Потом он ненавидел себя за то, что не смог сдержаться, и словно подросток, еще не знающий, но мечтающий о интимной близости, сбросил этот груз возбуждения, становящийся не наслаждением, а карой. Потом, спустя пять минут, после выкуренной сигареты, он начинал ненавидеть ее, ненавидеть жгуче, потому, что опустился до такого позора. И вновь вспыхивала мысль о измене. Измена решит эту проблему, но убьет то, что есть сейчас. Он любил ее, конечно, не так, как раньше, и больше в силу привычки, под данью консерватизма и стремления к гармонии, но, все-таки, любил. Он боялся изменить не потому, что это грех, а потому, что запросто мог влюбиться в ту, другую. А свежие чувства – это дыхание весны, это взрыв вулкана, и тогда все – крах, ад, Помпеи засыпает пеплом и заливает лавой. Пусть он не сразу признается, пусть долгое время это будет тайной для жителей Помпей, но ведь он-то будет знать, что они уже под толстым слоем застывших испражнений Везувия. Тайны раскрываются рано или поздно. Как после этого смотреть в глаза детям? Первый ребенок – результат безудержной любви и влеченья, ведь он был половиной причины, заставившей его вернуться в семью. Второй – результат примирения.
Семья связывает крепче веревок и лишь полные эгоисты, законченные себялюбцы и дураки могут ее растоптать просто так. Для других же, и таких большинство, эти веревки оставляют глубокие следы в душе, они врастают в нее, и выдернуть их можно только живьем, вместе с кусками себя самого.
Больше он не подходил к окну до конца рабочего дня. По лестнице спускался держась у стены, опасаясь увидеть в пролете лестничного марша черный омут. И только попав на улицу, в эту прожаренную солнцем асфальтно-бетонную артерию, он понял, как устал за сегодня.
Бар заманил его прохладой кондиционеров и пивом в широкой запотевшей кружке из толстого стекла. После пива, не планируя этого, он заказал пятьдесят грамм водки. Ему плеснули Nemiroff и дали ломтик лимона. В голове прояснилось, забылась близость глаз Дьявола за каждым окном, и он взял еще.
Черный краб наползал на город, перекусывая клешнями последние нити медузы-солнца, он пожирал свет, медленно захватывая дом за домом. Краб ночи шел с востока, неся прохладу моря тьмы, из которого он выполз, и, как вампир высасывал любое тепло, что мог найти: из асфальта дорог, железобетона многоэтажек, людских душ.
- Тьма пришедшая со средиземного моря…- процитировал он Булгакова, тщетно пытаясь подкурить – бешеная зажигалка прыгала в руке и совершенно вышла из-под контроля.
- Э, браток, пожалуй, тебе хватит, - заключил бармен. – Такси вызвать?
- Налей еще! – не попросил, а потребовал он.
- Нет, - отрезал бармен, забирая пустую стопку и пепельницу.
- Если бы ты, дурак, видел глаза Дьявола, ты бы тоже сейчас напивался со мной. Налей, говорю тебе!
- Так, понятно. Коля! Коля, помоги товарищу выйти!
- На зов мигом явился перекачанный стероидный громила а-ля Дольф Лунгред, и одним движением руки поднял со стулки того, кто полтора час назад готов был выпрыгнуть из окна.
- Я тебе этого не прощу! – заорал наш герой. – Руки убери! Сам пойду!
Гора мышц послушно отпустила дебошира, и он, сделав шаг, рухнул в проходе, вызвав смешки отдыхающих в баре.
В метро его не пустили. Вдобавок он поругался с милиционером, от которого потом стал убегать, не смотря на то, что блюститель закона и не думал гнаться. Затем, собравшись с мыслями, он сообразил ехать на трамвае, так как дивным образом остался без денег, так и не вспомнив где с ними расстался.
Его шатало, мысли разбегались, во рту появился нехороший привкус сухого перегара. Захотелось пива, но бесплатно его не давали. В голове, как на скоростном аттракционе луна-парка все рябило и двигалось, мысли пролетали не задерживаясь, кроме двух: жена – стерва и как пугает бездна глаз окна и лестничных пролетов.
Из трамвая его вынесло потоком людей спустя четыре остановки, закружило и повалило на тротуар. Пыль пристала к новому дорогому костюму, белая рубашка получила два маленьких пятна. Встав и не обнаружив в кармане не только денег, но теперь уже и сигарет, и зажигалки, и носового платка, он грязно выругался, заслужив неодобрительный отзыв о себе женщины в годах, ведущей за руку пятилетнюю девочку, скорее всего внучку. Тем временем трамвай уехал, не дождавшись пьяного, щедрого на ругань пассажира.
Идеи, что движут пьяными и к тому же неумеющими пить, необъяснимы на трезвую голову. Непонятно зачем, проклиная горе-судьбу, давшую ему жену-дуру, которая не любит своего мужа, он поплелся в сторону домов, видимо решив добираться домой пешком. Проблема в том, что шел он не в том направлении.
Огибая забор детского сада, где в это время ночи собирались с гитарами и спиртным уже выросшие дети, он шел к какой-то цели. Еще дважды до этого обняв землю, он стал похож на жуткую пародию и на алкаша, и на делового человека, первому типу он не соответствовал нарядом, хотя еще десяток падений и все исправится, второму типу – поведением и длинным шлейфом перегара.
Врезавшись и схватившись за дерево, он оттолкнулся, его повело по кривой, и он повис на завизжавшей от неожиданности девушке. Саму девушку, впрочем, как и остальную компанию молодых людей, непонятно как выросшею на пути его странствия, до этого он не видел. Вместо пришедшего в голову «извините», губы сами сказали: «Пошла к черту, кобыла», и тут понеслось!
Удары посыпались отовсюду, со всех направлений. Земля несколько раз переворачивалась, делая сложные кульбиты. Глаза краба ночи ярко вспыхивали и расходились фиолетовыми кругами, за которыми последовала темнота, но не та, что была сегодня за окном, и не та, что была в глазах приснившегося мальчика, а пустая, а потом полная снов.
Он лежал на постели, рядом с женой, она спала, повернувшись к стене. От нее исходило приятное тепло и запах чистого тела. К ней хотелось прижаться и погреться, он замерз без одеяла, но перевернуться было сложно. Его тело словно заковали в свинцовый панцирь, надев на голову непомерной тяжести шлем.
Включили свет. В их спальне кто-то был, причем не один. Это были мужчины. Не поняв, что им нужно, он попытался подняться с постели, но постели никакой не было. Был забор детского сада, тыловая сторона девятиэтажки, деревья, грязь, двое мужчин, точнее, пока что только их силуэты. Уже серело. То есть наступали предрассветные сумерки. Мужчины светили на него лучами фонарей. Один из них что-то говорил в руку, откуда ему отвечали странным резким нечеловеческим голосом.
Он не мог понять что им нужно, где он, а самое главное, как здесь очутился. Голова, грудь, руки и ноги болели и не слушались.
Его о чем-то спрашивали. Он промычал в ответ свое имя и что ему нужно домой.
Потом его посадили в большую машину. Теперь он уже начал соображать, и понял, что это милицейский УАЗик. Его куда-то везли, расспрашивая о работе, месте жительства, происшедшем.
Так как при нем не оказалось ни документов, ни бумажника, ни часов, ни мобильного телефона, то милиционеры решили, что это ограбление. Но он ничего не помнил с того момента, как сидел в баре, недалеко от офиса, смутно припоминался трамвай, но он не мог сказать точно – ехал ли он в трамвае или просто видел его проезжающим.
Его доставили в больницу. Здесь, в туалете, из-под крана, он с жадностью напился воды, умылся и взглянул в зеркало. От туда на него смотрел чужой, страшный человек. Глаза этого человека налились синим и ярко-фиолетовыми цветами, губа была разбита, на подбородке ссадина. Не оставалось никаких сомнений в том, что зеркало говорит правду. А это значило: его ждет нелегкая судьба. Нужно как-то объяснить это жене, не напугать детей, не показываться на работе.
Пока он сидел под дверью рентгенолога, милиционер, привезший его сюда, тщательно записывал пропавшие вещи (модель телефона, часы, бумажник, обручальное кольцо), и очень расстраивался после каждого отрицательного ответа на счет примет нападавших.
Врачи не нашли серьезных травм, так что повода к госпитализации не было, разрешили залечиваться дома. Но вот домой сейчас как раз и не хотелось, и связано это было с его разукрашенным лицом. Однако человек предполагает, а Бог решает. Выйдя из кабинета доктора, он увидел в коридоре жену. Она со слезами на глазах бросилась его обнимать и целовать, приговаривая при этом, как она волновалась, и как она рада, что он жив. Объятья и поцелуи причиняли боль, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что поцелуи вызывали в душе. Там что-то защемило, не глаза навернулись слезы, он почувствовал себя тварью, не достойной столь великой, доброй и любящей женщины; ему стало стыдно за те мысли, что мучили его в последнее время.
На такси оба они приехали домой. По дороге он узнал, что это из-за него она не спала всю ночь, что сердце ее чувствовало беду еще с вечера, и по времени появление тревоги сбегалось с тем моментом, когда он стал на подоконник у себя в кабинете. Позже она обзвонила его коллег по работе, друзей, так как по его мобильнику ей ответили чужим голосом и сразу оборвали разговор, далее телефон не отвечал. И вот только утром ей позвонили из милиции и сказали, что он в больнице. И она так рада, что он жив, что его не покалечили, а все остальное – пустяки.
Таксист молча поглядывал в зеркало, с завистью смотря на его жену, сравнивая ее со своей, и не зная как бы она отреагировала, приди он домой с разбитой мордой. Скорее всего, закатала бы ссору, - думал водитель, - и начала кричать, что лучшие годы жизни она потратила на ничтожество.
Попав в квартиру, она отправила его в ванную, а сама разогрела завтрак, представляющий собой нетронутый ужин. Детей она разбудила сразу после звонка из милиции и, не зная насколько все серьезно, но думая почему-то о худшем, отвезла их к маме.
Кофе удивил его новизной вкуса. Сладкий, крепкий, до удивительного вкусный, отдающий корицей. Первым делом он выпил кофе, смакуя его маленькими глоточками. Вслед за кофе, такими же глоточками он выпил стакан минеральной воды. В тарелки, справа от картофельного пюре лежали кусочки мяса, политые томатным соусом. Жевать было трудно – болела челюсть.
- Вкусное мясо, - сказал он, встретившись с ней взглядом. Она сидела напротив, ничего ни ела, ни пила, а лишь смотрела на него, подперев голову руками. В ее взгляде было столько доброты, любви и ласки, сколько он никогда еще не видел, разве только у матери.
- Если тебе больно – не ешь мясо, - сказала она и вздохнула.
- Извини…- выдавил он из себя, отложив вилку. И только после этого «извини», он смог отвести взгляд. Там пряталась вина.
- И ты меня извини. Я только сегодня поняла, как сильно я тебя люблю. Знаешь, я так привыкла, что все хорошо, что все течет и не меняется, что и подумать не могла, как страшно тебя потерять. Прости меня. Я только сегодня поняла, как много я тебе не додала, как грубо относилась.
Когда ты не пришел я заволновалась, у меня было предчувствие, а потом я подумала… в общем… что ты… что ты нашел любовницу… Вот.. Извини. От этой мысли мне хотелось, чтобы лучше ты попал под машину или еще что-нибудь в этом духе, я, в общем, плохая жена…
Но когда сказали, что ты в больнице, я поверить не могла, что нажелала тебе этого. Прости меня, солнышко мое, любимой мой. Я больше никогда не буду черствой.
- И ты меня прости, девочка моя. Я тоже был эгоистом.
Они пошли в спальню. Она уложила его на свежую накрахмаленную простыню и укрыла второй.
- Поспи, тебе нужно поспать, - сказала она, целуя его в лоб.
- Иди ко мне, - потянул он ее за руку, когда она поднялась уходить.
- Нет-нет, тебе нужно отдохнуть.
Но он подтянул ее к себе и прижался своими разбитыми губами к ее губам. Она сдалась и подчинилась.
Они целовались и ласкали друг друга, и все это было в порыве страсти. Они дарили друг другу любовь, которую ни он, но она не получали долгие годы. Никто сейчас не думал о себе, своем удовольствии, и не притворялся, играя эту игру.
Ее груди, шея, округлый живот, бедра – все сейчас казалось новым для него. Он как бы заново знакомился с ее телом, ее душой, он так многого, оказывается, не знал.
Сегодня она делала ему минет не потому, что изредка считала себя обязанной засовывать в рот лоснящийся член, ненавидя его в эти моменты, испытывая отвращение от одного представления, как светиться его довольная физиономия. А сейчас ей самой захотелось подарить ему удовольствие; и тяжелое дыхание мужа лишь подзадоривало, и вкус ей показался возбуждающим, и его прикосновения - нежными.
В это утро он не трахал ее, как бывало до этого, не старался кончить и уйти, а просто любил и знал, что ей хорошо, что здесь нет места наигранности и фальши.
Они обессилили друг друга, вымотали, вознесли на вершины блаженства. Сил не хватало даже поцеловаться, и они целовались мысленно, касаясь друг друга кончиками пальцев. Лежа спиной на скомканной простыне, они смотрели в потолок, но не видели потолка, не видели люстры, там открывался космос, и дальше все будет хорошо.
Наконец он встал и, пошатываясь, направился в кухню. Холодный виноградно-яблочный сок освежал. Он пил его из узкого отверстия картонной упаковки, и сок струился по уголкам губ, скатываясь на шею и грудь. Разгоряченное тело с блаженством принимало прохладу.
Как много прекрасного можно заметить в обыденном, если душа готова это воспринимать. Счастье есть! Точно есть! Это – дар! Дар, ниспосланный человеку.
Закрыв коробку, он подумал не о себе, а о ней, и налив в стакан сок, поспешил вернуться в спальню. Она уже спала, свернувшись клубочком, и не лицом к стене, а повернувшись к нему. На лице ее застыла улыбка. Она была прекрасна, и свет, врывающийся сквозь розовые шторы спальни, делал ее похожей на индианку.
- Света еще не было, и в лоне молчания спали души людей. Были только мы с тобой… - прошептал он
Поставив стакан на тумбочку, рядом с книгой Дрюона, он прилег на кровать и поцеловал жену в плечо и уголок губ. Затем, нежно обняв ее, как самое дорогое сокровище на земле, он закрыл глаза.
А ведь она даже не спросила где его так побили и за что. Не спросила где он лазил и почему.
Перед тем как уснуть, он мысленно помолился, обращаясь к Богу, не зная при этом ни одной молитвы. Он просто благодарил Всевышнего за прошедший день, за новое утро, за то, что он счастлив. И если ради этого счастья нужно было бы пройти пятьдесят драк, получить несколько переломов и сотрясений, он готов был пойти на это, только бы не потерять рай, только бы снова очутиться в оазисе счастья, среди каменного холодного города.
Да, в оазисе каменного счастья, - подумал он и уснул, обнимая ее, улыбаясь, растягивая разбитые губы.
|
|
| Гном-А-Лле |
2005-12-20 |
54 |
4.91 |
11 |
|
|
БАБОЧКА НА МАЧТЕ (сПОРНО) |
|
|
|
|
| |
У неё но… но… номер.
Номер?
Не… не… не знаю принципа связи.
Связи?
Осторожно, ка… ка… кабель.
Кабель? А где же?..
ОНА
Она была…
В пятнадцати уровнях каменной башни жили термиты, мокрицы, тараканы, личинки бомжей коровки, и так далее, начиная с первого и заканчивая пятнадцатым этажом, на котором с сиреневых и до молочных сумерек горел свет. Свет манил заплутавших голубей, альбатросов и беркутов, орал в ночи как загулявший манул и заманивал на чашку чая, в которую она обыкновенно добавляла белладону.
Bella donna! Она была.
В чёрных антеннах свили гнёзда осы и пчёлы, муравьи проложили по стенам свои
липкие дорожки, а шмели регулярно снабжали её цветочной пыльцой, чтобы она пудрила голубой носик. В подъезде, на лестнице он каждый раз останавливался перед увитой – oh, land of Nod – плющом дверью и соскучившимися руками доставал из кармана ключ. Или произносил заветное слово, облизывая пересохшие губы? Но чаще всего нервным пальцем теребил маленькую кнопку, послушно отзывающуюся волнующей – thri-ill-ling! – трелью в недрах квартиры и внизу живота.
Трофейный скальп висел на сломанном стуле в коридоре, коридор заканчивался тупиком, а с другой стороны была кухня, где она… она…
Она сидела перед окном и слизывала капли со стекла. Она вставала и потягивалась, доставая руками до потолка, и ногтём ковыряла побелку, а потом совала палец в рот. Прятала голову под его рубашку, и щекотала языком над поясом, обдавая горячим дыханием, слегка касаясь длинными ресницами живота. И готовила ужин. Она была непревзойдённым мастером варить яйца «всмятку», а также хранила в ящике стола яйцерезку для «крутых». А ещё она любила слушать музыку.
Элвис Пресли, Литл Ричард, и The Beatles ежечасно сменяли друг друга на небосклоне. Небосклон крутился, чёрное блестящее солнце покалывало статическими разрядами кончики пальцев, когда она засовывала его в непокорный конверт и втискивала пластинку между другими, раздвигая дрожащими от хрупкого напряжения руками…
… когда он , зажав в кулаке её длинные волосы, откинув голову так, чтобы на тонкой шее набухла сонная артерия, целовал, жадно прикусывая, проводя рукой вдоль спины, вниз. А она, приподнявшись на цыпочки, покорялась движению, выгнувшись, упираясь руками в его плечи и прижимаясь животом к встречно дёрнувшемуся, безапелляционно стоящему члену…
Тш-ш-ш, детка, не торопись… Так о чём мы? А-да! Она любила его. Кажется, так.
Любила смотреть на него сквозь ресницы. Дождь прижимался к стеклу и гляделся в комнату, переставляя ладони по невидимой стене. Что же, что в кривляющемся отблеске пламени её лицо становилось изменчивым? Дождь знал, что будет дальше, и ждал этого с нетерпением. Она смотрела, сощурив глаза, как он жевал шоколадную конфету. Много-много воздуха, ставшего голубым и тяжёлым, распирало комнату. Он не выдерживал долго: падал со стула, нервно облизываясь, подползал. Она любила, когда его руки начинали блуждать по телу, прижимая и ощупывая, уткнуться в шею и вдыхать его запах. Волнующую смесь табака и тела.
Запустить руки под рубашку, вначале вверх, по спине… Он закусывал губу…
А потом обе вниз, в джинсы и, подняв голову, отчаянно глядя в глаза, быть схваченной страстными губами. И когда он, желая взять её со всех концов, засовывал язык в рот…
Я смотрю, ты ни о чём больше думать не можешь? Ну, что же, тогда...
Меняем пластинку.
Медленный шорох волн, набегающих на её берег.
- Я capitano дальнего плавания. Я заберу тебя с собой, bambina, на своём navicella. Тебе понравится мой ботик.
Жемчужные пуговицы выскальзывали, но он был ловец, умеющий нырять без воздуха. И между полами рубашки открывалась полоска тела, словно лунная дорога, он засовывал руку под блузку и нежно сжимал грудь. Затвердевший сосок тыкался в ладонь, как ищущий нос зверя, а она выгибалась, подставляясь шероховатой ласке. И, вздрагивая от собственного бесстыдства, расстёгивала тёплую пуговицу на джинсах, выпуская рвущегося наружу.
Он притискивал её, раскачивал в зверином ритме, жадно шаря по телу, находил…
А за окном крепчал весенний ветер. Клубил полные дождя тучи, свистел, тряс старую оконную раму, восхищенно присвистывая, колыхал сквозняком её длинные волосы.
Он любил, когда она, сидя верхом, наклонялась и отгораживала их двоих тёмной завесью волос. В сумраке этого шалаша её глаза становились особенно дикими и нежными. Он раскидывал руки, зажмурясь, вжав голову в подушку. На единственной мачте бился рьяный и тёмный парус. Passionale! И вдруг она соскальзывала, обрывая уже готовый сорваться стон. Он с воплем выныривал, хватаясь руками, хватая воздух. Она кусала плечо, губами спускаясь ниже, языком проходясь по перекрёстку набухших жил, скользя по пульсирующей головке. Он сотрясался всем телом, превратившись в один выстрел. Превратившись в обезумевшего зверя…
Ливень обрушивался на окна, затопляя переливающимся потоком город. Улицы становились реками, реки впадали в mare.
…швырял её с рычанием навзничь, не слыша задыхающегося «подожди», врывался, наваливаясь тяжестью, раздвигая силой колени, придавливая грудью, чтоб ощутить бешеный стук, и схватив под зад, властно диктуя ритм, рвануть в падение. Ртом в рот, смешивая крики и содрогания, под барабанную дробь по железному карнизу оборваться с края доски…
В тёмное-тёмное жаркое небо с опрокинутыми звёздами…
Ш-ш-ш-ш-ш
One…
Two…
Three…
Four.
Can I have a little more?..
Тихо-тихо, ласково целуя уголок рта, зажмуренные глаза…
Влажный и тёплый ветер надувает занавеску. Ботик отчаливает, подставляя ночному бризу бок с золотой надписью «Фортуна».
|
|
| Santa |
2000-05-14 |
53 |
4.82 |
11 |
| |
|
| |
Как умирают кошки?
Как тускнеют бесподобные изумрудные глаза, в которых прозрачными льдинками тонет луна? Как тихий ветер, уходят они, ступая мягкими лапами уже по совсем другим тропкам, а мы провожаем их беспомощным взглядом.
Что наша сила и наша мудрость могут сказать тогда? Ничего. Они стоят в полный рост за спиной, с непокрытой головой, потрясенно молча.
И мы ловим, как последнее слово, прерывистые слабые вздохи, которые вырываются из маленькой мохнатой груди, но они так редки...
У кошек девять жизней, но и смертей не меньше.
Как тихий ветер, грустной улыбкой роняющий янтарно - алые листья на засыпающую землю, уходят они.. Но оставьте!
Они славно пожили! И пили жгучий сок жизни, прищуриваясь и яростно отфыркиваясь. А в узких лезвиях зрачков плясало неистовое пламя, и сама смерть отшатывалась порой от их оскала!
И это было.
Как смеющаяся буря, закатный луч, последний трепещущий лист и капля росы ..Они уходят по-разному, но всегда - уходят.
А мы не можем ровным счетом ничего.,
Но им, этим хвостатым, серым и пушистым, тоже ведомо милосердие. Свое, кошачье, милосердие.
И вот, они исчезают из дому, как всегда, на полчаса, по своим неведомым кошачьим делам, на прощанье что-то муркнув и махнув распушенным толстым хвостом, а чаще просто по-английски.
Исчезают, как обычно, и навсегда.
Оставляя после себя клочья шерсти, недоеденный «Вискас» в миске, ободранный диван и серую пустую тоску где-то в глубине груди.
Они забирают с собой часть нашей жизни, разбивая цветастую мозаику кроткого домашнего счастья. Заставляя нас кричать и чувствовать в себе безумный танец Жизни.
«Тебе больно? Значит, ты еще жив!»
Дыши!
Многое они забирают с собой, но еще больше отдают.
И мы сшиваем на живую нитку разноцветные клочки памяти в один пушистый образ. Долгие утаптывания и укладывания, свернувшееся мурчание, выспрашивание чего-нибудь вкусненького и полнейшее озверение при виде вареной рыбы, ласковое «Крыся», сладкие потягивания и заточка когтей о раритетный и уже порядком разлохмаченный диван…
Все это с нами. И мы шьем широкими стежками, и тени спят у нас на коленях, чуть подергивая во сне самым кончиком хвоста.
Им сняться Кошки.
Кошки.
|
|
| колючка |
2001-04-20 |
53 |
4.82 |
11 |
|
|
Телефонная сортировка и психология женщины. (рассказ - подражание) |
|
|
|
|
| |
Join
- Да?
Pause
- А, привет, котенок.
Pause
- Да ничего, хорошо все.
Pause
- Устала очень.
Pause
- Извини, правда, очень устала.
Pause
- Нет, не могу. Кроме меня – некому.
Pause
- Ну, вот именно.
Pause
- Нет.
Pause
- Когда?….ну не знаю. Завтра я допоздна на работе, потом надо в квартире хлев разгрести. В четверг у меня встреча. Да, я рассказывала. В субботу утром надо ехать отцу подарок покупать. Днем…
В воскресенье…
Pause
- Ты же знаешь, что накануне рабочего дня – я не люблю. Ну, почему, почему…Не высплюсь, буду как вареная морковка…
Pause
- Я тоже соскучилась.
Pause
- Правда, соскучилась.
Pause
- Слушай, ну куда я денусь?
Pause
- начинается...
Pause
- Перестань, а... ?
Pause
- Да ты прав, я - ненормальная .
Pause
- Наверное...
Pause
- Как хочешь.
Pause
- Делай, как считаешь нужным…
Pause
- Я? Не знаю. Правда, не знаю…
Pause
- Ну что ж…хорошо.
Pause
- Ну пока.
Unhooking
Как я люблю, когда меня бросают мужчины!!!
|
|
| Розанов Александр |
2004-10-23 |
53 |
4.82 |
11 |
| |
|
| |
Громким стуком пытался всех разбудить мусоровоз, еле видимый в предрассветной дымке. Его водитель и работник, занимавший одно из пассажирских сидений, волокли по серому в камушках асфальту железные ящики, набитые отходами. Шум, производимый санитарами города, не беспокоил тех, кто помоложе, но Маргарита Никитична каждое утро просыпалась, как только громоздкая машина въезжала во двор. Она подходила к окну, прижималась к нему щекой и наблюдала. Быть может, у этой семидесятишестилетней старушки нашлось бы больше воспоминаний о работе мусорщиков, чем у них самих. Хотя всё, что было в памяти, странно перемешивалось. Очень яркими были детские картинки, зрелость – будто в тумане, а неистребимая сегодняшняя старость отражалась в теперешнем дне: что было вчера – неизвестно.
Старость пугает. Люди порой обещают умереть раньше: лет в сорок, убить себя собственными руками. Смелые – ножом, слабые – из пистолета. Большинство же не думает о столь далёком будущем вовсе. Не хочет. Сложно представить, когда тебе девятнадцать и сил больше, чем можешь реализовать, что кожа твоя провиснет, что в её складках будет мокрота и опрелости, что закончатся слёзы и пот, что выпадет всё: зубы, волосы, даже ногти.
Солнце показало свою шапку из-за лесного горизонта. Первые его лучи прикоснулись к стенам серого дома, вскользь задев глаза Маргариты Никитичны. Шёл шестой час. Через два часа должна зайти внучка. Чуть позже – социальный работник.
Маргарита Никитична оделась за несколько минут, нагрузив на себя почти всё, что было можно: несколько юбок и кофт, два платка, пару чулок, – опустила ноги в тёплые домашние тапочки и пошла на кухню.
Недовольное мяуканье сопровождало старушку, пока она проходила чуть светлый коридор, соединявший комнату и кухню. Подошла к старой двухконфорной газовой плите, чтобы подогреть молока. Взяв двумя руками плоскогубцы, Маргарита Никитична попыталась повернуть то, что осталось от ручки, в нужное положение, чтобы горючее вещество под силой огненной вспышки засинело, переливаясь на оранжевый. Налив молока из пакета в помятую сбоку кастрюлю с одной ручкой и поставив её на огонь, пожилая женщина пошла совершать утренний моцион. Мяуканье не прекращалось ни на минуту.
Когда Маргарита Никитична заходила на кухню, неловко задела дверь. Замок сломался, шарики из подшипников разлетелись по полу, закатились под холодильник и в щель под плинтусом. К слову сказать, никто из родственников и знакомых не знал, что там было в этой щели, но коты боялись к ней подходить, потому что вечером из неё тянуло чем-то непонятным, с кислым запахом страха.
Старушка сняла чуть тёплое молоко с огня и потянулась за плоскогубцами. В это время что-то всплеснулось за спиной. Испуганно обернувшись и ничего не заметив, она продолжала свой труд. А нужно было сделать ещё очень много: постирать бельё, помыть полы, пропылесосить, вычесать котов, самой причесаться перед приходом гостей. Помощи не было. Внучка и так вставала спозаранку, чтобы принять бабушкин заказ на продукты, а с социальным работником можно было разве что поболтать. Толку от него было мало.
Взяв из ванной ведро с прохладной водой, Маргарита Никитична принялась за уборку. Благо, что квартира было однокомнатная, но, тем не менее, достаточно просторная, так что старческих сил было недостаточно. Приходилось делать перерывы. Ещё и оттого, что болячки преследовали повсюду: то голову мигренью заложит, то бок заболит, то ещё напасть какая.
Методично водя по полу тряпкой, старушка производила в уме хитрые расчёты. Если из пенсии вычесть коммунальные услуги и прочие налоги, то ей, пенсионерке с огромным трудовым стажем, ветерану труда, обладателю медалей и наградных знаков за хорошую службу и многочисленных благодарностей, остаётся потратить в день двадцать рублей с копейками. Закончив своё мокрое дело, Маргарита Никитична присела на диван перевести дух. Тут же подошёл Яшка – обычный городской кот – попросить ласки. Бабушка взяла деревянный гребешок, которым сама причёсывалась по утрам и вечерам – после и до сна. Другого просто не было, да и кот был, по заверению внучки, здоровым и неблохастым. Старушка любила исключительно котов и всегда остерегалась заводить кошек. Животные у неё были уличными, то есть выпускались на прогулку в отличие от домашних. Кошка после этого могла принести приплод. А что с ним делать, было неведомо. Любимец замурлыкал во всё горло.
Яшка был найден Маргаритой Никитичной около двух с половиной лет назад, будучи ещё полутора недель от роду, в мусорном контейнере рядом с домом, громко кричащий о своём присутствии в этом мире. «Если бы я не взяла его», - любила повторять добродетельница, - «этот писк преследовал бы меня до самой смерти».
Пожилые люди уникальны тем, что думают о смерти и не испытывают при этом страха. Маргарита Никитична, например, ещё семь лет назад составила завещание и скопила денег на «чёрный день». Разговоры о собственной смерти были одними из любимых, потому что, по разумению старушки, смерть пугали, и, следовательно, продляли жизнь. Она говорила: «Я могу умереть когда угодно. Хоть сегодня. Хоть сейчас».
Неожиданно резкий звонок вырвал бабушку из размышлений. Взяв палочку (а она пользовалась ею исключительно по приходу родственников и знакомых), Маргарита Никитична засеменила к входной двери. Несмотря на то, что видела слабо и, что называется, не дальше своего носа, прилипла к глазку, вгрызаясь взглядом в темноту лестничной клетки.
- Это ты, Машенька?
- Да, бабуль. Открывай.
Ещё около полуминуты понадобилось, чтобы справиться с тремя замками на железной двери. По прошествии этого времени довольная, но слегка запыхавшаяся старушка, кивком головы пригласила внучку пройти через порог. Показав костылём, что будет на кухне, Маргарита Никитична заковыляла по коридору, через три шага останавливаясь, чтобы обернуться и посмотреть в прихожую.
Маше на вид было лет двадцать. Чёрные волосы были заплетены в косички, образуя на голове зигзагообразный пробор и скрывая уши Тонкие брови. Длинные ресницы. Ямочки на щеках. Белые зубы. Внучка была, действительно, красавицей. Тем более удивительно, что уже два года она жила в счастливом браке с мужчиной немного старше её, которого, естественно, не очень любила бабуля.
Усевшись друг напротив друга, хозяйка и гостья несколько секунд молча смотрели по сторонам.
Перебив тишину, с фырканьем и стонами Маргарита Никитична достала из правого кармана второй от тела юбки сложенный вчетверо лист бумаги.
- Это список продуктов и сколько купить.
Маша взяла листок и стала читать:
картошка 5 шт.
морковка 2 шт.
молоко 1 пак.
бедро куриное 0,5 кг
банан 1 шт.
Бабуля тем временем громко шуршала одеждой, пытаясь вызволить из противоположного кармана сторублёвую бумажку.
«На неделю закупается», - подумала внучка и убрала листок в сумку. Туда же положила деньги.
- Может, тебе, бабуль, ещё чего купить? Сыра? Колбасы?
- Мне от твоего суженого ничего не надобно.
- Так это от меня. Я работать устроилась.
- Куды ж?
- В магазин. Продавцом.
- Тьфу ты. Мать твоя учителем начальных классов была, царство ей небесное, а ты в старьёвщики пошла.
Маша опустила глаза. Ямочки на её лице пришли в движение.
- Это неправильно, когда отцы детей хоронят, - продолжала Маргарита Никитична. – Ну, ладно, купи колбаски чуток. Пока зубы есть, погрызу.
Прощались молча. Лишь лёгкий поцелуй в старческую щёку растопил холод разговора. Дверь глухо закрылась. Хозяйка торопливо переместилась к окну, чтобы помахать внучке рукой.
Небо было серым, каким-то безжизненным, будто дым подвесили в воздухе. Накрапывал мелкий дождик. Люди торопливо шли по своим делам, машины торопливо их обгоняли.
На очереди был социальный работник.
Огромная женщина сорока лет от роду, еле поместившаяся в дверной проём, с копной завитых химкой волос и маленькими свиными глазками, которые скрывали по три века с каждой стороны, ввалилась в прихожую Маргариты Никитичны и, громко сказав «здрасьте», не разуваясь, пошла в комнату. Яшка и его старший товарищ Кузьма, опасливо озираясь, предпочли слинять из помещения вдоль стенки и ползком.
- Меня зовут Антонина Антоновна, - пробасил столь ожидаемый социальный работник. – А вы…
- Постоянно новых присылают. Один хлеще другого. Разуваться не учили, - пробурила колючими глазами гостью Маргарита Никитична. – И удостоверение покажи, шельма.
- Как Вы со мной разговариваете? Что Вы себе позволяете? Из ума выжили на старости лет?
- Да мой ум чище, чем у младенца. Приходят тут всякие, испорченные консервы приносят с полувековыми макаронами, а я им в ножки кланяться должна?
- Вы же сами писали заказ на еду. Писали?
- Ну да. А это что еда что ли? – пнула кошёлку палкой Маргарита Никитична, после чего раздался характерный хруст расколотого яйца и низ сумки изменился в цвете.
- Ах, так? Тогда я сообщу, кому надо, что Вам ничего не надо.
Социальный работник вышел намного быстрее и тише, чем зашёл, а пенсионерка с усталостью в глазах уселась на диван, подперев клюкой подбородок. Часы оттикивали секунду за секундой, громко ударяя по голове. Бабушка прилегла ненадолго на жёсткую грядушку и уснула.
Старикам редко что-то снится, но если такое случается, то врезается в память надолго.
Маргарите Никитичне снилась родина. Средний Дон душным, невыносимо жарким летом, когда из-под колёс телеги вылетают сотни кузнечиков и несутся по своим делам прочь. Трава громко волнуется на ветру, а облака с необыкновенной скоростью бегут по ненастояще синему небу. Кочки заставляют телегу подпрыгивать так, что сидящие в ней люди держатся друг за друга, чтобы не выпасть.
Чем ближе к Дону, тем сильнее слышен запах воды. Когда показывается в пролеске серебряная в солнечных пятнах гладь реки, сердце начинает биться сильнее.
В повозке Рита, ещё молодая, в платье с короткими рукавами и в платке. В руках она держит штиблеты, доставшиеся от сестры. За вожжами младший брат Петруша с босыми ногами и в подвёрнутых мятых штанах, подпоясанных обрезком верёвки. Его спина черна от загара, волосы выгорели до белого, ногти не стрижены, отчего он то и дело перекладывает вожжи в одну руку, а другую засовывает в рот по ногтю от большого пальца до мизинца.
Появляется переправа. Она представляет собой рассчитанный на одну повозку плот, который верёвкой связан с лодкой. В лодке сидят два гребца и рулевой. Плата сдельная: кто арбуз принесёт, кто хлеба – денег на Дону не водится. Брат и сестра везут паромщикам три спелых дыни с огорода.
Рита слазит с повозки и несёт гостинец работникам.
- Здорово живёте, - говорит она и передаёт кулёк.
- И вам того же, - отвечает рулевой. – Куда путь держите?
- Да в хутор на той стороне. К родичам.
Плот немного относит волной от берега: метров на пять, но он привязан к огромному дубу, свесившему свою крону почти до земли.
Река испещрена серёжками прибрежных ив. Слёзы деревьев с ленивой неохотой движутся вниз по течению. Часть из них прибивается к суше, образуя длинные полосы белого снега. Чайки летают над самой водой, а потом, словно останавливая на секунду свой полёт, камнем падают вниз, выхватывая из непроглядной глубины чехонь или подлещика.
Засмотревшись на окружающий мир, Рита не сразу улавливает крики за спиной. Осознав, что прошла по берегу около сотни метров и что переправа скрыта за изгибом реки, она бросается назад. Её взору предстаёт невероятная картина. Лошадь, отягощённая телегой с железными ободами, бьётся на быстрине метрах в сорока от суши, медленно погибая. Петрушу вытаскивают из воды мужики, громко крича и матерясь. Внимание девушки переключается со спасённого юнца на бедное животное. Лошадь ещё пытается выплыть, но работает по направлению от опасности, а значит и от берега, на который смотрит повозка. Её морда и спина то скрываются под водной гладью, то появляются вновь. Скоро исчезает всё животное вместе с повозкой и нехитрым скарбом.
Мужики снимают кепки, а Петруша смотрит ошалевшими глазами на всё происходящее и клянёт всеми словами чёртову муху, которая умудрилась сесть на глаз кобыле в самый ненужный момент.
Маргарита Никитична проснулась с учащённым сердцебиением и сухостью во рту. Сильно болела шея. Шёл шестой час, а значит, время обеда было пропущено. Просеменив на кухню, старушка выпила таблетку от давления и очистила сваренную вчера картошку, потом съела её холодной. На ужин готовить было нечего, так как социальный работник ничего не оставил. Вообще было неизвестно, придёт ли он снова. Заварив себе чаю и намазав тоненьким слоем масла кусок хлеба, бабушка посмотрела на Яшку, сидящего возле миски с молоком. В миске плавал утренний труп плюхнувшегося с потолка таракана.
Хозяйка прошла в комнату, включила старенький телевизор. Показывали южноамериканский сериал. Маргарита Никитична вспомнила сон, потом свой дом в деревне, который пришлось продать после смерти мужа, свой сад, волшебно цветший короткими вёснами, свою живность.
Тем временем предзакатное солнце прочертило след на стене. В тени отразились стоящие на подоконнике горшки с цветами. На мгновенье показалось, что в комнату проник запах листвы и ещё чего-то неуловимого, но знакомого и родного.
Яшка и Кузьма пришли к старушке, свернувшись в ногах, и замурлыкали. Они были частью жизни, и она искренне верила, что умрёт раньше. «Уж Яшка-то точно переживёт меня на белом свете», - говорила хозяйка.
Стараясь не побеспокоить задремавших любимцев, бабушка подошла к телефону и набрала номер. После пары гудков с той стороны ответили. Маргарита Никитична сказала: «Машенька, и сыру купи тоже» и повесила трубку. |
|
| Рада |
2001-04-19 |
52 |
4.73 |
11 |
|
|
Телефонная зарисовка о психологии женщины (рассказ) |
|
|
|
|
| |
Join
- Милый, это я, привет мое солнышко!
Pause
- Я тоже соскучилась.
Pause
- Ой, даже не знаю... На работе аврал, мама заболела, собаку к ветеринару вести, у Сергея проблемы, Юлька звонила - она от мужа ушла, ужас, правда? Наверное сегодня не получится
Pause
- Ну не злись! Не могу же я все это бросить - ты бы на моем месте поступил так же.
Pause
- И что теперь прикажешь делать? Да, мать Терреза, да без меня никак....
Pause
- Прекрати...
Pause
- Да ты прав, я мазохистка. И как ты меня все это время терпел...
Pause
- Наверное так будет лучше. Ты найдешь себе нормальную женщину, которая будет уделять тебе все свое время...
Pause
- Я не плачу, что ты...
Pause
- Друзьями... Конечно... Звони
Unhooking
Как я люблю, когда меня бросают мужчины!!!
Скольких проблем удается избежать!
Сколько благ приобрести! |
|
| Лощёнова Наталья |
2006-11-03 |
52 |
4.73 |
11 |
| |
|
| |
Она с детства была красавицей.
В детском саду ей доставались роли снегурочек на новогодних утренниках, в школе её неоднократно выбирали «мисс школы» на конкурсах красоты. С ней знакомились мужчины, ей завидовали женщины, на неё оглядывались бабушки на лавочках… Она была невероятно красивой девушкой.
Она проснулась утром от ощущения какой-то внутренней тесноты и непонятного беспокойства. Обычное дело – громкая музыка, гранатовый сок из холодильника, утренний душ.
Откуда это странное ощущение отторжения себя?
Может, потому что сегодня – понедельник?
Зеркало…
ААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Неееееет, это не я!
Зеркало.
ЭТО – НЕ Я!!! …..
Это… я?
Я???
Всё лицо было покрыто какими-то язвами, а местами кожа напоминала ожог.
Что случилось-то? ПОЧЕМУ Я???
Перед выходом из дома она тратила по 3 часа на грим, который практически не спасал. Мужчины по-прежнему проявляли к ней интерес, но теперь уже словами: «Вот это страшилище», молодые мамаши запугивали ею своих непослушных детишек, сердобольные бабушки сочувствовали вслух при каждом её появлении около подъезда…
У неё не осталось ни друзей, ни подруг – она сознательно закрылась от окружающего мира. Она не снимала тёмных очков, а по ночам напивалась в одиночку и рыдала в подушку.
Она умерла в 30, ей надоело жить…
***
В детстве она была некрасивым ребёнком.
«В кого ты у нас такая?» - оправдывали себя родители.
В детском саду воспитатели между собой называли её квазимодо, в школе её дразнили бабой ягой, одногруппники в институте снисходительно бросали взгляды и кривили рты.
Она проснулась утром от ощущения какой-то внутренней тесноты и непонятного беспокойства. Обычное дело – телевизор как фон, чайник на плите, утренний душ.
Откуда это странное ощущение отторжения себя? Может, потому что сегодня – понедельник?
Зеркало…
Кто ЭТО??? НИ ФИГА СЕБЕ!!! Это… Я???
На неё смотрела невероятно красивая девушка с огоньками в глазах.
Она довольно быстро влезла в новую себя. Приобрела уверенность, получила новую, высокооплачиваемую работу. Ей безумно нравилось ловить восхищённые взгляды и пополнять гавань разбитых мужских сердец…
Замужние коллеги перестали звать её в гости, ревнивые, завистливые женщины стали распространять нелепые слухи о ней, которые тут же подхватывали бабушки на лавочке и неприлично громко осуждали при каждом её появлении.
Её перестали воспринимать как Личность – ослеплённые её красотой, люди видели в ней не более чем красивый фантик. Она поняла, что весь багаж её мыслей, идей, «знаний, умений и навыков» перечёркивается невероятно красивым лицом. ЕЁ лицом…
Ей с самого детства внушали, что она – ошибка природы. Она умерла в 30, ей надоело жить...
|
|
| Лощёнова Наталья |
2007-04-01 |
52 |
4.73 |
11 |
| |
|
| |
Я шёл, нет, я ЛЕТЕЛ с работы домой. К ней, к самой-самой любимой, к единственной моей девочке...
...Почему-то вдруг сейчас вспоминается, как мы познакомились, как столкнулись взглядами на улице и как одновременно обернулись и улыбнулись друг другу :). А потом я долго добивался встречи с тобой, а ты всё твердила, что у тебя очень строгие родители...
Сегодня у меня повышение по работе – меня перевели, придётся просыпаться в 4 утра и приезжать домой ближе к 11-ти вечера, зато я буду теперь зарабатывать в 3 раза больше и мы наконец-то сможем всерьёз задуматься о детях!!! Мне уже 35, я очень хочу ребёнка, несмотря на то, что ты, моя любимая девочка, по сути сама ещё ребёнок.
...А ещё я помню твой школьный выпускной. Ты была такой счастливой, такой красивой в своём коротеньком синем платье и смешных босоножках на платформе :) Я украл тебя с прощальной школьной дискотеки, зарывался лицом в твои рыжие волосы и мы просто гуляли вдвоём по берегу реки, кидали в воду камушки и мечтали о нашей семейной жизни. А потом вернулись в школьный двор :) Потому что на выпускном были твои родители. А помнишь, ты потащила меня на последний медленный танец? Взрослый мужик и миниатюрная смешная девочка... И твоя мама в сторонке, которая конечно же догадалась, с КЕМ встречается её дочь...
Повышение!!! Иэхххх!!!! Надо в супермаркет заскочить по дороге, накупить всяких вкусняшек для любимой и бутылку хорошего вина – она не пьёт крепких напитков.
...Ты пришла ко мне в слезах – не поступила в институт. Эх, девочка, девочка :) Пусть это будет самое плохое в твоей жизни. А я накупил тебе кучу сникерсов и успокаивал как маленького ребёночка.
А потом ты поступила. И была счастлива. И я радовался за тебя (хотя мне пофиг было всякое там образование, но как светились твои глаза!!!) И я заезжал после работы за тобой в институт, провожал тебя до подъезда, помнишь, мы вместе придумывали конспирацию? Мы просто были счастливы, что нашли друг друга в этой жизни.
Сейчас ты другая. И я тоже другой. И друзья у нас теперь разные, и разница в возрасте всё больше проявляется, и недостатки друг друга всё явнее... Но теперь у нас начнётся новая жизнь!!! Потому что я стремлюсь к укреплению отношений, потому что я горы сверну ради своей любимой девочки, потому что мы с тобой любим друг друга несмотря ни на что, а разве не это самое главное?
...Я помню, как внезапно припёрся к тебе свататься – с цветами, с кольцом, с родителями – как положено. Правда без предупреждения :) Сказал, что быка надо брать за рога. А ты была удивлена и растеряна: «Ты с ума сошёл???» И всё-таки улыбалась.
Ты была самой красивой невестой! А я до сих пор не люблю смотреть видеокассету с записью нашей свадьбы – взрослый мужик, а смущался как мальчишка.
Домой, домой, домой... Сколько всего пережили вместе, через какие только испытания ни прошли, сколько было трудностей в нашей семейной жизни. Но все эти годы рядом была ТЫ – верная, понимающая, поднимающая и возвращающая к жизни – моя любимая жена. Да ерунда всё! Всё мы с тобой переживём, родная моя! А ещё я очень хочу ребёнка. У нас обязательно первым будет мальчик. И я отдам его в спортивную секцию по боксу. Или кнопочка первая родится и будет такая же рыженькая и капризная как ты. А ещё с завтрашнего дня я начну получать в три раза больше и мы с тобой сможем позволить всё, чего не могли раньше. Ты же знаешь, мне ничего не надо, а ради тебя я всё сделаю.
С полными пакетами всяких вкусностей, с радостными огоньками в глазах, я открываю входную дверь и вваливаюсь в нашу маленькую прихожую. Сейчас я сообщу тебе радостную новость и ты по-детски с визгом бросишься ко мне на шею и поцелуешь в губы.
- ЛЮБИМАЯ, Я ПРИЕХАЛ!
- Серёж... Мне нужен развод...
...
|
|
| Анна Кочанова |
2002-02-18 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
Прелюдия.
Москва. Кафе. Несколько столиков. За столиками по соседству сидят Автор (девушка) и Герой. Мимо то и дело проходит Официант. Герой заинтересованно поглядывает на девушку. Несколько раз не решается, но затем подсаживается к девушке и заговаривает.
Герой: Доброе утро.
Автор: (удивленно отрывая взгляд от бумаг на столе) Доброе утро.
Г.: Вы мне не поверите, но вчера утром я пил чай в кафе на Монмартре и за соседним столиком сидела прелестная девушка.
А.: Ну и?
Г.: Вы похожи на нее как две капли воды. Только не подумайте, что я этакий жиголо, придумавший это, чтобы познакомиться с Вами. Я действительно вчера пил чай на Монмартре. Ну, разве это не удивительно?
А.: Нет, не удивительно. Представьте себе, я тоже вчера пила чай в кафе на Монмартре. Правда я была увлечена рукописью и не разглядывала людей за соседними столиками. Так что я Вас не помню.
Г.: Надо же! А я вот Вас помню и ничуть не жалею. Разве не удивительно, как нас сводит судьба?
А.: Два раза – это еще не удивительно.
Г.: А что у Вас за рукопись?
А.: Я пишу пьесу.
Г.: О чем?
А.: О вечности.
Г.: О, вечность это так мало, иногда она бывает короче мига. А знаете, можно написать пьесу о том, как судьба сводит двоих людей снова и снова, пока они не заметят друг друга за соседними столиками в кафе на Монмартре и не полюбят навсегда, ведь всегда это дольше, чем вечность.
Акт 1. Диалог вечных.
Вступление.
Клио: Неужели это Он? Нет, я не верю. Я не хочу верить. Пусть мне это снится. Может это ошибка? Нет, это не ошибка. Это Он. За что мне это? Чем я лучше других? Ну почему я не могу отказаться. И кто придумал эти правила. А была такая хорошая жизнь. Два возвращения почти закончены, столько информации уже собрано, даже встретила одного наблюдателя. Правда с наблюдателем что-то ничего не клеится. Но они такие все вредные, малообщительные. А этот еще зачем-то общается с изгоем. Может, хочет перейти в манипуляторы? Вряд ли, я о таком не слышала. В общем, все было очень даже не плохо, и тут Он. Чего я возмущаюсь. Действительно, три тысячи лет мне везло, на три тысячи первый должно было не повезти. Я, конечно, могла бы пройти мимо, но правило #2 гласит "Не одна встреча вечных не случайна", так что обратной дороги нет, подвязалась – так работай, не хочешь, не можешь - терпи или беги. Я не убегу, все равно меня быстро вернут, а потом еще подсунут какую-нибудь паршивую житенку, хорошо если короткую. Придется помучиться, в конце концов, что я теряю? Три тысячи лет никому не удавалось, чем я хуже других?
Сцена 1: Встреча посреди вечности.
Время, время, время... Даже вечность понятие временн`ое или вр`еменное.
Клио: Еще один день. Еще один шанс. А я опять без косметики. Он либо меня не замечает, либо уже расколол и маскируется.
Орион: Что-то мне подсказывает, что если я буду держаться от Нее подальше, хуже мне не будет. Она так на меня смотрит, будто знает меня уже целую вечность. Надо бы подойти и спросить: "Девушка, а мы раньше с Вами не встречались?" Но, во-первых, это банальность, а, во-вторых, что-то у меня мурашки по спине забегали. Клеопатра... И при чем здесь Клеопатра? Я, конечно, слабо представляю себе эту египетскую царицу, но Она явно на нее не похожа. Хотя взгляд хищницы.
К.: Какие-то мысли меня мучают, ну просто ужас. Решения, прямо скажем, нестандартные. А что если взять Его и похитить, привязать на чердаке, посидит пару месяцев и сразу захочет вернуться. Нет! Хотя, если подумать, то почему нет? Ведь правило #5 гласит: "Власть вечных над миром безгранична и они не должны ее ограничивать". Пожалуй, я воплощу свои идеи в жизнь. Но все это требует тщательной подготовки.
О.: У меня болит голова, стоит на нее посмотреть и сразу же начинает болеть голова. Терпеть не могу запах жасмина. И такой сильный, что кажется, я сейчас потеряю сознание. Минуточку, но ведь зимой не цветет жасмин. Я знаю, это духи. Женские духи. Но до Нее метров 10. А других девушек здесь нет. Наверное, я схожу с ума. И почему я все время думаю о Ней?
К.: Жасмин... Точно, жасмин. И голова болит. Дурманящий запах. Сводит с ума. Я не ошиблась, это Он. Лаио мне однажды рассказывал, что Он пытается свести с ума манипуляторов, материализовывая запах жасмина. И как это ему удается. Я до сих пор даже хорошую погоду материализовать не научилась. На людей влиять умею, а вот с погодой не получается.
Сцена 2: Похищение.
Чердак. С потолка свисают какие-то странные тряпки. Посреди чердака стул. К нему привязан Орион.
К.: Орион, ну давай же, приходи в себя. С людьми всегда так. Просишь слегка оглушить, так они Его на сутки вырубили. Орион, ну, сколько я могу ждать? Имей совесть, приди в себя!
О.: Ой, мммм, что со мной? Где я? Ты? Кто ты? Что я здесь делаю?
К.: Орион, Орион, столько вопросов. И не одного ответа. Ты в своем репертуаре.
О.: Что ты несешь? Где я? Ты меня связала?
К.: А что мне еще было делать? Если тебя развязать, ты ведь сразу уйдешь.
О.: Уйду.
К.: Ну вот.
О.: Кто ты?
К.: А ты не знаешь?
О.: Не довелось.
К.: Орион, перестань врать. Ты отлично знаешь кто я.
О.: Как ты меня называешь?
К.: Твоим именем, Орион.
О.: Но я не Орион.
К.: Ты Орион, а я Клио.
О.: Клио? Что за имя?
К.: Имя как имя, не лучше не хуже других. Чем Клио хуже Ориона. А, Орион?
О.: Перестань так меня называть! Я не Орион.
К.: Ты Орион, хотя, наверное, в этой жизни ты взял себе другое имя. Все равно ведь что-нибудь на О. Имя? Олег, Осип или Онтон, хотя нет, Антон через А. Может фамилия? Орлов, Озеров, Островский? Какая разница. Вот ведь как с нами, с вечными. Даже если имя себе возьмешь на другую букву, то фамилию получишь все равно на первую букву имени.
О.: Я ничего не понимаю.
К.: А, может, ты забыл? А?
О.: Что забыл?
К.: Все. За три тысячи лет, если очень захотеть, можно забыть все на свете.
О.: О чем ты? Я вообще тебя не понимаю. Несешь какой-то бред.
К.: Знаешь, я, пожалуй, тебя просвещу. Вот только надо тебя покормить, а то какой-то ты недобрый.
Сцена 3: Урок Истории.
К.: Ну что? Не вспомнил? А жаль. Я надеялась, будет легко. Ладно, так и быть, расскажу.
О.: Уж будь так добра, а то я ничегошеньки не понимаю.
К.: Ты вечный.
О.: Это уж вряд ли.
К.: Нет, это правда, ты вечный. А мы, вечные, во многом отличаемся от людей.
О.: Да – да, а еще я прилетел с Марса, у меня зеленое тело, огромные черные глаза и по восемь пальцев на каждой руке и ноге.
К.: Я не шучу. Ни капли. Я всего лишь хотела рассказать тебе, кто ты на самом деле. (Обиженно) А ты…
О.: Ладно, не кипятись. Я пошутил. Только не плачь. Не люблю, когда женщины плачут.
К.: (почти плача) Я и не собираюсь.
О.: Вот и не плачь, я даже соглашусь тебя выслушать.
К.: Правда?
О.: Я полон внимания. Рассказывай.
К.: Ладно. Вечность существовала всегда и никогда. А вот дата твоего появления в нашей вечности не так таинственна. Около пятидесяти тысяч лет назад тебя нашли в созвездии Ориона.
О.: Кажется, я начинаю догадываться, почему ты меня зовешь Орион.
К.: Ты сразу был самым умным из нас и вечность ценила тебя больше других.
О.: Рад слышать да вот только не помню ничего такого. И вообще, что означает «вечный», «вечность»?
К.: Вечность это огромная система, накапливающая информацию. А вечные – это сборщики и обработчики информации. Вечные делятся на наблюдателей и манипуляторов. Наблюдатели только смотрят и ни во что не вмешиваются. Манипуляторы же ставят эксперименты, масштабные и не очень. Но и те, и другие должны быть людьми для того, чтобы осуществлять свою деятельность.
О.: Ты очевидно манипулятор.
К.: Да.
О.: Что-то у тебя не сходится… Ты говоришь, что я вечный. Но я не чувствую себя ни манипулятором, ни наблюдателем.
К.: Очень просто. Ты сбежал от вечности и стал изгоем.
О.: Хорошо ты меня обозвала. Значит, изгой. Да уж. Спасибо.
К.: Это не я. Это другие. Или ты сам. В зависимости от того, как посмотреть.
О.: Хорошо, я сбежал. Ты меня нашла. Что дальше?
К.: Я должна тебя вернуть.
О.: Как просто.
К.: Наоборот сложно. Это три тысячи лет никому не удавалось.
О.: А зачем?
К.: Что зачем?
О.: Зачем меня возвращать?
К.: (молчит и удивленно смотрит на него) Не знаю. Наверное, так принято, наверное, ты нужен вечности.
О.: Что же во мне такого особенного?
К.: Ты стоял у истоков эксперимента, названного «Человечество».
О.: Я придумал людей?
К.: Практически. Ты выдвинул теорию, звучавшую следующим образом: «Скорость развития цивилизации находится в обратной зависимости от уровня приспособленности представителей этой цивилизации к условиям обитания».
О.: Звучит умно и похоже на правду.
К.: Да… Но ты ошибся дважды.
О.: Неужели?
К.: Ты наделил людей чувствами, желаниями, нуждами, страстями, полагая, что это заставит их размышлять над удовлетворением своих потребностей активнее, а, значит, ускорит процесс развития цивилизации.
О.: Я не глуп, однако.
К.: Твой ум сыграл с тобой злую шутку. Самые великие ученые были самыми отрешенными от земных страстей. Люди же обладавшие полным набором страстей мало сделали для цивилизации.
О.: За что боролся, на то и напоролся.
К.: Именно это и придумали вечные, желая дать всем урок.
О.: Где же я ошибся во второй раз?
К.: Исходя из теоремы, цивилизации, достигшие приспособленности к условиям среды обитания, должны были замедлить свое развитие, почти прекратить. С некоторыми именно это и произошло. Теперь их называют «колыбельными цивилизациями». Но другие цивилизации стали развиваться прямо пропорционально их приспособленности к среде обитания.
О.: Да уж… Что ж, значит, осознав свои ошибки, я напрочь все забыл и стал жить как нормальный человек.
К.: Нет. Твои ошибки были оценены не так давно.
О.: Что же случилось со мной?
К.: Ты полюбил людей. Долго выбирал им планету, внешний вид и прочее. Потом, увидев их в пещерах, вечно голодными и не желающими развиваться самим, ты решил им помочь. Ты научил их многому и не мог нарадоваться их прогрессу. Потом ты решил дать им знания о вечности, но они тебя не поняли.
О.: То есть?
К.: Они создали на основе твоих рассказов религию. Ты решил взяться за другую цивилизацию, но результат оказался тем же. После твоего ухода цивилизации чахли и даже исчезали.
О.: Рим, Греция, Инки, Ацтеки, кто ещё?
К.: А ты догадлив. Ещё Индия, Китай, Япония. Они лучше всего поняли тебя, хотя и нещадно переврали.
О.: Тебя послушать, так я автор всех мировых религий.
К.: Нет, но твои рассказы сыграли не последнюю роль.
О.: Всегда мечтал быть богом…
К.: Не ври!
О.: Ты тоже не ври.
К.: А я и не вру.
О.: Только вот я тебе что-то не верю.
К.: Тогда я не буду тебе ничего рассказывать.
О.: Куда ты денешься.
(Клио обижается. Поворачивается, чтобы уйти.)
О.: Ладно рассказывай. Я больше не буду. Зачем я, например, рассказывал всем этим цивилизациям одно и то же снова и снова.
К.: Ты знал один секрет. Как ты разгадал одну из загадок вечности, я не знаю. Но какую загадку я пока тебе не скажу.
О.: Почему?
К.: Узнав её в первый раз, ты наделал много ошибок.
О.: Но почему другие не делают ничего подобного, зная об этом?
К.: Почти никто не знает. Только я и Лаио. Мы догадались, проанализировав твое поведение.
О.: Получается, что, отчаявшись, я бросил все.
К.: Нет. Произошло еще кое-что. Среди вечных оказался человек, изучавший религии, верования и память людей.
О.: Так вечные – это те же люди?
К.: Практически. Но не до конца. Так вот, этот человек понял, что религии все равно будут возникать. Тогда он создал религии, которые бы помешали людям понять тебя, а тебе достичь твоей цели. Он не знал, что конкретно ты хотел, но знал, что тебе нужно помешать.
О.: Что на этот раз?
К.: Христианство.
О.: Значит, меня добила неизбежность краха.
К.: Да. В этом случае ты прав. 3000 лет назад ты просчитал все последствия и сбежал.
О.: Куда?
К.: Не в буквальном смысле. Ты стал изгоем.
О.: Опять это слово.
К.: Ты жил на земле, но не работал на вечность. А вечные обязаны возвращать всех изгоев, которых они встречают. Поэтому мы и пытаемся по очереди тебя вернуть.
О.: И 3000 лет вы не можете этого сделать?
К.: Ты – крепкий орешек!
О.: Но, откуда ты все это знаешь?
К.: Я – Клио. Ты хорошо меня знал. Мне даже нашлось место в пантеоне богов.
О.: Не совсем. Клио, насколько я помню, - муза.
К.: Муза истории.
Сцена 4: Категории вечности.
О.: Так тебе известна вся история вечности?
К.: Нет. Только последние 30.000 лет. И кое-что о создании «человечества».
О.: Почему так мало?
К.: Я появилась всего 30.000 лет назад.
О.: Всего 30.000 лет. Целых 30.000 лет. Да ты старушка. Хотя и младше меня.
К.: Нет. Я очень молодая. Младше меня только Викар. Ему меньше 300 лет. А до меня появился ты.
О.: (С издевкой) Что же это получается, ваши вечные не совсем вечные? У них по крайней мере есть точная дата появления.
К.: Ты прав, но основную теорию появления вечных я тебе объясню как-нибудь в другой раз.
О.: Не хочешь объяснять откуда такие как ты берутся – не надо. Я итак знаю. Я еще я знаю куда они обычно деваются.
К.: А я уже начала думать, что ты мне веришь.
О.: Я тоже почти начал тебе верить. Кстати, а много вас таких?
К.: Нас таких. Это число люди зовут бесконечностью. Нас всегда на один больше любого другого числа, но это все же число, а не абстракция.
О.: А по-моему, чистая абстракция. Вообще все то, что ты говоришь бессвязный бред и абстракция. И эти веревки мне уже кажутся абстракцией. (Встает со стула, стряхивая веревки).
К.: Уже уходишь. А я еще не закончила. А не боишься, что я достану пистолет или еще что, похуже?
О.: Не-а. Ты же говоришь, что я вечный. Зачем мне бояться смерти? И вообще я тебя не боюсь. Не похожа ты на воительницу, способную меня сюда притащить. Наверное кто-нибудь помог?
К.: Помог, помог. А знаешь, уходи. Беги. С глаз долой – из сердца вон. Лучше б я тебя вообще не встречала. Нужно мне с тобой мучаться, возвращать тебя. Заняться мне больше нечем. Беги, беги, не оглядывайся. Скатертью дорожка. Я даже не огорчусь. Встретимся, может быть, через пару тысячелетий. Не очень-то и хотелось. (Уходит)
О.: (Делает несколько неуверенных шагов, останавливается. Кидается бежать. Возвращается. Бросается к телефону. Кладет трубку.) Что же это я не убегаю? Совсем с ума сошел. Беги. Меня же здесь ничего не держит. Или держит? Нет, не держит. Ни стен прозрачных, ни колдовства. Только свободой не пахнет. Хотя здесь пахнет только плесенью. Плесенью, духами и жасмином. Опять этот жасмин. Просто с ума сводит. И откуда посреди зимы жасмин. Бред какой-то. Да я ведь брежу. Может она мне чего подсыпала в еду или питье. Темно здесь, как в склепе. Жасмин этот с ума сводит. Нет. Никуда я не уйду. Я разберусь с этой сумасшедшей, с этой темнотой и этим запахом жасмина. (Включается яркий свет и исчезает запах жасмина) Ну не так ярко. (Свет слегка приглушается) Вот теперь можно остаться. Сесть поудобнее. Только не на этот стул. Теперь возвращайся Клио. Я готов потерпеть твой бред еще немного.
(Входит Клио. Удивленно смотрит на Ориона)
К.: Ты не ушел. Почему?
О.: А почему я должен был уйти? Я и не собирался.
К.: Это ты включил свет? А без жасмина не мог обойтись? Прекрати сейчас же. Я с ума сойду от этого запаха.
О.: Какого жасмина? Здесь давно уже не пахнет жасмином, и свет я не включал.
К.: Так я тебе и поверила.
О.: Я тоже тебе мало верю.
К.: Зачем ты остался?
О.: Кстати ты закончила на абстракции. Так почему же это не абстракция.
К.: Да потому, что если это абстракция, то все люди вечные и вся вечность забита вечными так, что и места живого не осталось.
О.: А, по-моему, здесь полно свободного места, хочешь - танцуй, хочешь - в футбол играй.
К.: Вот именно. Просто вечность длится вечно, а вечные в каком-то смысле рассредоточены по ней, что делает наше число бесконечным.
О.: А я думал в вечности время не имеет значения.
К.: Без времени она всего лишь хаос. Даже бесконечность нужно в чем-то измерять.
О.: А вы путешествуете во времени?
К.: Нет. В этом нет смысла. Это превратило бы все наши эксперименты в ничто.
О.: Но если вечные все время появляются, то когда-нибудь вас станет слишком много.
К.: Нас! Не станет. Мой друг Лаио изучает категорию вечности. Он знает о ней больше всех других.
О.: Выходит, что вы не только людей изучаете.
К.: Мы! Нет. Все кроме Лаио изучают цивилизации. Так вот, Лаио сказал, что он уверен, что вечные тоже умирают.
О.: А еще вечными называетесь.
К.: Называемся.
Сцена 5: Память.
О.: Слушай. Я тут подумал, почему ты все помнишь, а я ничего?
К.: Не знаю, наверное ты отказался от памяти. То есть в вечности ты конечно помнишь все, но вот на земле ты предпочитаешь ничего не помнить.
О.: На все у тебя готов ответ. А можно мне эту память вернуть? Уж тогда бы я тебе поверил.
К.: Не сомневаюсь. Я плохо в этом разбираюсь и вряд ли могу тебе помочь. Но вот покормить тебя вкусным обедом я бы могла.
О.: Хоть на этом спасибо. Должен тебя правда огорчить, я тебе не поверю. Без воспоминаний все твои речи звучат как бред сумасшедшего. Извини, сумасшедшей. А твой друг, ну тот, что специалист по вечности, он мне не поможет вспомнить? (С издевкой) Очень уж хочется.
К.: Может и поможет. Но где его найти.
О.: Он же твой друг.
К.: Я его пару жизней не встречала.
О.: (Хихикая) Тоже мне друг. А как ты его раньше находила?
К.: Случайно. Или он меня сам находил.
О.: А как ты его узнавала?
К.: Видела и понимала, что это он. Правда не сразу. Нужно было пару месяцев убить, чтобы узнать его поближе. Он меня наоборот всегда сразу узнавал.
О.: Тоска. Неужели нет ни одного способа найти его?
К.: Способа нет, а надежда есть.
О.: Как это?
К.: Дело в том, что часть великих и известных людей – вечные.
О.: Значит вы продолжаете делиться с людьми своими знаниями.
К.: Мы! Да, продолжаем. Это единственный способ направлять развитие цивилизации в необходимое нам русло.
О.: Ты думаешь, Лаио – известный человек?
К.: Не обязательно. Большинство вечных ведут себя скромно. Наблюдатели никогда не становятся известными. А манипуляторы лишь иногда вступают на стезю популярности.
О.: Ты ведь манипулятор?
К.: Кстати, ты тоже.
О.: А чем ты манипулируешь?
К.: Людьми, их чувствами, поступками и так далее. Наблюдатели же никогда не вмешиваются в жизнь людей и никогда не пытаются вернуть изгоя. А мне вот все время приходится этим заниматься.
О.: Ну-ну. И как? Получается?
К.: Вообще-то да. Я талантливая.
О.: Но неизвестная.
К.: Может и прославлюсь. Я еще не решила.
О.: (смеется) Ну ладно, а что насчет этого твоего Лаио? Что будем делать?
К.: Поищем его в справочнике «Кто есть Кто».
О.: Как же ты его узнаешь?
К.: На самом деле во всех наших трудностях виноват ты. После того как ты поведал грекам наши имена, мы не можем их использовать в обычной жизни. Но наши новые имена или фамилии начинаются с первой нашего имени.
О.: Значит, смотрим всех на Л?
К.: Верно.
О.: Но их тысячи!
К.: Больше. Да и вообще он может быть абсолютно никому неизвестен.
О.: И как же мы тогда его найдем?
К.: Даже тогда есть шанс. Или же рано или поздно он может сам нас найти.
О.: Уж лучше рано, чем поздно. Но все же как ты его узнаешь?
К.: Лаио не совсем обычный вечный. Хотя он и манипулятор, он не тратит время на возвращение изгоев, не ставит мелких опытов. Если он ставит эксперимент, то тот обязательно носит глобальный характер.
О.: Пример.
К.: Атомная бомба.
О.: Он изобрел атомную бомбу.
К.: Нет, он приложил максимум усилий для ее появления.
О.: Он хотел погубить человечество?
К.: Нет, он хотел посмотреть, как оно выживет.
О.: Мне пришла в голову одна мысль: что если Лаио сейчас двухлетний ребенок?
К.: Что ж, придется подождать, когда он вырастет. В любом случае нам нужен план.
Сцена 6: План и поиски.
О.: А ты неплохо готовишь. Дай-ка мне еще салата.
К.: Держи.
О.: Ну как там у тебя готов план?
К.: Почти.
О.: Ты уже два дня возишься с каким-то планом. Может его и нет этого твоего Лаио?
К.: Он есть. И только он может нам помочь.
О.: Так почему же тебе нужно столько времени на составление плана? Я уже порядком упарился сидеть на этом чердаке.
К.: Я должна все очень хорошо обдумать, понимаешь?
О.: Не совсем. Может ты поделишься своими размышлениями?
К.: Я не очень много смогла придумать. Только купила пару справочников.
О.: Осталось только найти в справочнике твоего Лаио…
К.: Нет. Только по той информации, что в справочнике его не узнать.
О.: А как же ты вообще собираешься его узнать?
К.: Никак. Он может выглядеть как угодно. Я могу лишь выбрать тех, кто мог бы им быть.
О.: Ладно. Составим список. Что дальше?
К.: Дальше пишем письмо.
О.: Какое еще письмо?
К.: Что-то вроде: «Дорогой Лаио, срочно нужна твоя помощь, Клио». И оставляем номер телефона.
О.: (цинично) Здорово! А вдруг тебя обманут? Вдруг он тебя не помнит.
К.: Он всегда меня помнит.
О.: Почему?
К.: Спроси у него. Я не знаю.
О.: Спрошу, если встречу. Вот уж обязательно спрошу.
К.: Возьми этот справочник и называй мне всех, кто подходит по описанию.
О.: По какому описанию?
К.: Жутко умный.
О.: Хорошее описание. А поточней?
К.: Он либо изобрел что-то, что изменило всю жизнь вокруг нас, либо изучает что-то, связанное с вечностью.
О.: Вот смотри, Леопольд Борнольдс, атомный физик.
К.: Нет.
О.: Почему нет, ты же сказала, что он изобрел атомную бомбу.
К.: Я сказала, что он способствовал ее изобретению. Лаио не станет тратить две жизни на ядерную энергию.
О.: Хорошо, а вот если Лукас Вассерман? Автор фантастических романов, между прочим.
К.: Нет, он не любит людей и никогда не делится с ними знаниями, если это не эксперимент.
О.: А вдруг его книги - это эксперимент по изменению сознания?
К.: Не знаю. Не читала. Включи его в список. Там есть адрес?
О.: Есть e-mail.
К.: Запиши.
О.: Клифф Лодзи, астроном, изучает черные дыры.
К.: Может быть.
О.: У тебя еще много?
К.: Полно.
О.: Потом поможешь мне?
К.: Конечно.
Акт 2: Убийство вечности.
Сцена 1: А есть ли вечность?
Голос в телефоне: Алло, я могу поговорить с Клио?
К.: Нет, вы ошиблись номером (кладет трубку).
О.: Зачем ты его отшила?
К.: Это не он.
О.: Но ведь он сказал…
К.: Знаю, но ведь в письме есть имя.
О.: Я считаю, что ты зря не стала говорить с ним.
К.: Я пока что знаю чуть больше тебя, так что не спорь.
(Звонит телефон)
К.: Я слушаю.
Голос в телефоне: Вы наверное и есть Клио?
К.: О чем Вы? Вы видно ошиблись номером. (Кладет трубку)
О.: Не понимаю я тебя.
К.: Не спорь. Просто жди. Поешь печенье.
О.: Он позвонит?
К.: Он позвонит.
(Звонок телефона)
К.: Я слушаю.
Лаио: А есть ли вечность, детка?
К.: Вчера еще была.
Л.: Опять ты споришь, Клио. Я тебе говорю – ее нет. Разве вечность может быть невечной.
К.: Но она вечная.
Л.: Где ты? Я приеду и докажу тебе.
К.: Лаио, не лукавь, ты ведь стоишь около моего дома.
Л.: Никогда не мог тебя провести. Открывай дверь. (Короткие гудки).
О.: Это он?
К.: Да.
О.: Прости.
К.: За что?
О.: Ты была права, его нельзя не узнать. И он все помнит.
(Звонок в дверь. Входит Лаио.)
Л.: Здравствуй, детка. Что это за запах? Жасмин? Откуда жасмин посреди зимы? Это духи?
К.: Нет, намного хуже.
Л.: Орион? Неужели?
К.: Да…
Л.: Где ты его откопала?
К.: Так, не повезло.
Л.: Да ты просто гений. Я ищу его уже несколько лет.
К.: Бери его, он твой. Дарю.
Л.: Как ты терпишь этот жасмин?
К.: Я его не чувствую. Я знаю секрет.
Л.: Какой же?
К.: Его нет. Запаха нет.
Л.: Я был прав. Ты гений. Действительно нет. Ты молодчина. Только небось до сих пор с погодой справиться не можешь?
К.: Прекрати, не дави на больное.
Л.: Главное - вера, Клио, главное – вера.
К.: Кстати, кто ты в этой жизни?
Л.: Так ты не знаешь? И сколько ты писем отправила?
К.: Сотни.
Л.: И ни одно по адресу.
К.: Как так?
Л.: Тебе повезло, хотя это уже закономерность. Я скромный ассистент одного ученого. Помогаю ему сделать одно открытие и, заодно, проверяю его электронную почту.
К.: О, Боже!
Л.: Не лукавь! Привет, Орион. Давненько не виделись.
О.: Не помню.
Л.: Так в чем твоя проблема, Клио? В нем? (С издевкой) Не можешь его вернуть?
К.: Ха-ха. Очень смешно. Он ничего не помнит, не желает ни вспоминать, ни верить. Обычно изгои легко верят, а он - ни в какую.
Л.: Ничего удивительного.
К.: Ты ведь поможешь ему вспомнить.
Л.: Это не так просто. Да ты наверняка ничего не знаешь о памяти.
К.: Почти ничего.
Л.: Тогда слушай.
Сцена 2: Как вернуть память.
Л.: Все вечные, приходя в новую жизнь, первые пару десятков лет ничего не помнят. Это необходимо для правильной адаптации в обществе, для знакомства с культурой. Потом они потихоньку вспоминают, либо не вспоминают вообще. Просто работают и не понимают, что собственно делают. Для того чтобы вспомнить, нам необходим стартер.
О.: Какой еще стартер?
Л.: Обычно это слово, или событие, или картинка, или еще что-нибудь. Я, например, в каждой жизни учусь в школе. В каждой школе проходят историю и мифологию Древней Греции. И всегда перечисляют муз. Услышав имя Клио, я вспоминаю все.
К.: Врет и не краснеет.
Л.: Она мне никогда не верит.
К.: Но я не знаю своего стартера.
Л.: Это день рождения. 20-й по счету. Это настолько стандартно, что ты забыла. А может и не ты его выбирала. Кто знает…
О.: Все здорово. Я рад, что вы так все хорошо помните. Вот только я не верю что-то. Очень это похоже на розыгрыш или бред сумасшедших. А главное я ничего не помню.
Л.: Ты слышишь, Клио?
К.: Что?
Л.: Он нам верит! Делает вид, что нет, но все-таки верит. И очень хочет вспомнить. Это хорошо.
К.: Что ж хорошего, если мы не знаем его стартера?
Л.: Но мы поищем. Может что и найдем.
О.: Ищите, ищите.
К.: Ладно. Думаю вы проголодались.
О.: Это точно.
К.: Пойду что-нибудь приготовлю. (Уходит).
Л.: Ну, Орион. Как ты ее нашел?
О.: Кого? Клио?
Л.: Её, твою Клеопатру.
О.: Что означает «твою Клеопатру»?
Л.: Неужели ты даже это забыл? Нет. Ты меня не проведешь. 3000 лет ты, забыв обо всем, искал её. 3000 лет я, зная это, прятал её. Но сейчас ты оказался быстрее.
О.: Я попал в дурдом. Вы что все с ума посходили? Ну и парочка. Просто безумие какое-то. Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?
Л.: (Как ни в чем не бывало) Кстати, она не знает, что ты ее искал. Я всеми силами берег ее сердце. Слишком тяжело она пережила ваше расставание.
О.: Ты меня не слышишь? Оглох что ли?
Л.: (Продолжает) Никогда не забуду ее испуганный взгляд. Она не понимала, почему она императрица. А ты, ты знал все, ты дал ей все, что могла иметь женщина и даже больше. Но ей была уготована судьба, полная славы, в которой не нашлось места для тебя, бедный Орион.
О.: Я даже не хочу ничего говорить. Это становится просто невыносимым.
Л.: Да очнись ты! Вспомни! Клеопатра!
(Орион молчит)
Л.: Что же ты такое? 3000 лет я разводил вас, когда до встречи оставались секунды. Я научил ее любить других мужчин, и она забыла тебя, сочла твою любовь за шутку. Я выиграл. И тут ты!
О.: Я не просил притаскивать меня сюда, рассказывать мне бредни, держать меня на чердаке. А тем более, обвинять меня в чем-то, о чем я не имею ни-ка-ко-го представления.
Л.: (Задумавшись) А может и хорошо, что ты ничего не помнишь. Знаешь, у меня нет никакого желания возвращать тебе память. Твоя любовь убьет ее.
О.: Она - вечная. Вечные живут вечно. (Ехидно)
Л.: Ложь! Ложь! Ложь!
(Входит Клио)
К.: Лаио, что ты раскричался, что случилось?
Л.: Клио, ты помнишь 1-е правило?
К.: Конечно. «Вечность была, есть и будет всегда, потому что она вечна».
Л.: Ложь! Все существование вечности держится на лжи, одной ма-а-а-аленькой лжи.
К.: То есть?
Л.: 1-е правило гласит: «У вечности есть начало и конец. Выживет только тот, кто ее разрушит».
О.: Только те, которые ее разрушат.
Клио и Лаио: (хором) Орион!
О.: Да, я вспомнил. Всё (многозначительно смотря на Лаио).
К.: Но как? Что было стартером?
О.: Ложь! 3000 лет назад я понял то, что Лаио понял сейчас и испугался. Испугался того, что узнаю дальше. Именно поэтому все забыл, а не потому, что испугался христианства. А эту ложь я и сделал стартером.
Сцена 3: Как убить вечность?
Л.: Значит, ты догадался, что ложь – это та черепаха, на которой стоят три слона нашей вечности.
О.: Да. Вечность нас обманула, обманула в главном. Я не вынес этой лжи и вы не вынесете. С этим жить нельзя.
К.: Подождите возмущаться. Не забывайте о самом главном! У вечности есть начало и конец. Конец… Конец всему.
Л.: Но вот где этот конец.
О.: Где-нибудь рядом.
К.: Он в нас троих.
Л.: И что же мы будем делать? Стрелять в нее из пистолета?
О.: (Смеется) Как бы конец не оказался ближе. У меня, например, нет пистолета.
К.: Не время смеяться. Давайте мыслить логически. Если вечность держится на знании…
Л.: Незнании.
К.: Незнании того, что у нее есть начало и конец. Что-то это значит.
О.: Даже больше, чем вы думаете. Мы сделали первый шаг к ее гибели. Мы узнали, что у нее есть смерть. И она умрет.
Л.: Когда?
О.: Не знаю, этого я не знаю.
К.: Но 3000 лет назад она выстояла и не погибла от твоего знания.
О.: Очевидно нужно понять что-то еще.
К.: Но что? Вот в чем вопрос.
Л.: Да уж. Но хотим ли мы это знать?
К.: А я думаю, что хотим. Не зря же это так скрывается. Эта тайна может дать нам безграничную власть над вечностью.
О.: Жаждешь власти?
К.: (Грустно) Да.
Л.: А я, например, уже наигрался во власть. Хочу простой земной любви.
О.: Забудь. Размечтался один такой.
Л.: Не забуду.
К.: О чем это вы?
Л.: Да так. Ты иди, посмотри, у тебя там ничего не убежало на кухне.
(Клио уходит, но возвращается и подслушивает)
Л.: Ушла? (Оглядывается.)
О.: Ушла…
Л.: Вспомнил, как я вижу.
О.: Вспомнил.
Л.: Все?
О.: Все!
Л.: А жаль…
О.: Мне – нет!
Л.: Счастлив?
О.: Счастлив!
Л.: (Срываясь) Да неужели ты не понимаешь, что это может убить ее? Она разлетится на вечное число кусочков.
О.: Нет. Она просто будет моей.
Л.: Никогда.
О.: Никогда это слишком долго для одной вечности.
Л.: А что есть другие?
О.: Множество.
(Входит Клио. Видя ее приближение Лаио тихо.)
Л.: Что бы ты ни говорил, но я ее тебе не отдам.
О.: Ну что? Мы будем ужинать в этой вечности?
К.: Все готово. (Ставит тарелки)
(За столом)
К.: О чем вы говорили?
Л.: Да вот Орион заявил, что вечность не одна. То есть, что их много.
О.: Я и сейчас от этого не отказываюсь.
К.: Я раньше думала, что мы, вечные, знаем о мире все, ну или почти все. А сейчас прихожу к мысли, что просто больше, чем люди.
О.: Грустные выводы.
К.: А мне вообще в последнее время невесело что-то.
Л.: Вот мы здесь сидим, чай пьем, а мир рушится.
О.: Нет, не рушится. Стоит, как стоял. Смею вас уверить. Только оттого, что мы узнали о возможной гибели вечности она не умрет.
Сцена 4: Безумие.
О.: Ну что по телевизору?
Л.: Ничего, все как было. Война здесь, война там. Кто-то празднует Новый год по очередному календарю, кто-то оплакивает старые надежды. Даже удивительно, как они живут?
О.: У них своего рода иммунитет. Знаешь, я долго выдумывал людей и они получились очень живучими.
Л.: Клио, что это ты молчишь, на тебя это не похоже. О чем ты задумалась?
К.: О том, что хоть мы и вечные, не очень-то мы и отличаемся от людей. Орион, он как Бог, в которого они верят. Взял и создал их по своему образу и подобию.
Л.: И все? Я же знаю, о чем ты думаешь.
К.: Да. Как ты мог так поступить со мной. Я ведь так тебе верила. Зачем это было тебе нужно?
Л.: Ты же знаешь. Пока все исследуют людей и их цивилизацию, я исследую вечность и нашу цивилизацию.
К.: Я никогда тебе этого не прощу.
Л.: Простишь когда-нибудь.
О.: Я, кстати, тоже пострадал.
Л.: Ты ничего не помнил, сам виноват.
О.: Неужели ты меня и вправду больше не любишь?
К.: Люблю, но не в этой вечности.
Л.: Наконец-то мне начинают верить. Я же говорю, что она не одна. Их много.
К.: (Прыгает на месте) Может быть и прав, да вот только она что-то очень крепкая, эта вечность.
О.: А зачем нам думать о том, как ее разрушить. Ведь это не рационально.
Л.: А ты думал только люди ведут себя иррационально? Мы такие же. И все это время вы изучали себя. Просто не зная об этом.
К.: Что-то мой мир начинает переворачиваться с ног на голову. Я с каждой минутой понимаю все меньше и меньше. Я вот что подумала. Все, что мы считали за правду оказывается ложью. Так может вообще пересмотрим все, что мы знаем о вечности?
Л.: Почему бы и нет. Пусть все летит в тартарары.
О.: Начнем с начала? Каждый вечный состоит из особых частиц. Эти частицы существуют в вечности. Их определенное количество. Когда в результате хаотичного движения необходимое количество частиц сталкиваются, появляется вечный.
Л.: Дополнение. Они еще иногда и разлетаются по каким-то непонятным причинам. И тогда вечный исчезает.
К.: Смертные вечные в смертной вечности. Зачем же ее назвали вечностью?
О.: Лаио был прав. Есть другие вечности. Они появляются и исчезают. Но сам процесс не прекращается. У него не было начала и не будет конца. Это круг жизни. Это и есть вечность.
К.: Откуда ты это знаешь?
О.: Помнишь ты говорила, что я не такой, как остальные. Я не появился так, как вы все. Точнее появился также, но не в этой вечности. Я был в другой вечности и она погибла, а я оказался здесь. Я знаю, почему она погибла и могу рассказать это вам. Я вспомнил все, потому что пришло время. Но теперь нас будет трое. Больше я не буду скитаться один.
К.: Я наверное поняла, как ты их убиваешь. Ты убиваешь их своим появлением. Частицы, из которых ты состоишь, нарушают баланс системы. Но пока ты ей об этом не сообщишь, она держится. Она не знает. Но теперь она знает и скоро разрушится.
Л.: Интересно, а это долгий процесс?
О.: Не очень…
(Гаснет свет)
Голос: На улицах Австралийского Сиднея жил бродяга и пропойца. Однажды он бросил пить, взял в руку кусок мела и начал покрывать стены домов и тротуары белой вязью. Он писал одно лишь слово: «Вечность». Его гоняли, ругали, надписи стирали. Но он делал их снова. После его смерти под старым мостом жители города нашли уцелевшие надписи. Они поняли, что зря прогоняли его и стирали мел, но почти никто не понял, что хотел сказать этим австралийский бродяга. Почти никто, потому что кое-кто понял…
Сцена 5: Конец?
(Звездное небо)
К.: Где это мы?
Л.: В вечности.
К.: В какой вечности? Её же нет.
О.: В другой вечности.
Заключение:
Москва. Кафе. Несколько столиков. За столиками по соседству сидят Автор (девушка) и Герой. Мимо то и дело проходит Официант. Герой заинтересованно поглядывает на девушку. Несколько раз не решается, но затем подсаживается к девушке и заговаривает.
Герой: Доброе утро.
Автор: (удивленно отрывая взгляд от бумаг на столе) Доброе утро.
Г.: Вы мне не поверите, но вчера утром я пил чай в кафе на Монмартре и за соседним столиком сидела прелестная девушка.
А.: Ну и?
Г.: Вы похожи на нее как две капли воды. Только не подумайте, что я этакий жиголо, придумавший это, чтобы познакомиться с Вами. Я действительно вчера пил чай на Монмартре. Ну, разве это не удивительно?
А.: Нет, не удивительно. Представьте себе, я тоже вчера пила чай в кафе на Монмартре. Правда я была увлечена рукописью и не разглядывала людей за соседними столиками. Так что я Вас не помню.
Г.: Надо же! А я вот Вас помню и ничуть не жалею. Разве не удивительно, как нас сводит судьба?
А.: Два раза – это еще не удивительно.
Г.: А что у Вас за рукопись?
А.: Я пишу пьесу.
Г.: О чем?
А.: О вечности.
Г.: О, вечность это так мало, иногда она бывает короче мига. А знаете, можно написать пьесу о том, как судьба сводит двоих людей снова и снова, пока они не заметят друг друга за соседними столиками в кафе на Монмартре и не полюбят навсегда, ведь всегда это дольше, чем вечность.
Конец
|
|
| Рада |
2002-04-22 |
50 |
5.00 |
10 |
|
|
Заметки студентки кафедры психологии. |
|
|
|
|
| |
Понедельник, вечер.
Сегодня профессор А. побил все рекорды собственного дебилизма. Со счастливой улыбкой на лице сообщил, что у нас будет очень интересный с точки зрения психолога практикум. Мы должны взять куриное яйцо и
начать носиться с ним как с ребенком (чуть было не написала как с яйцом). Кормить через каждые два часа, купать, баюкать, не оставлять без присмотра, как будто это младенец. Ну и вести дневник. Представила себе эту картину и чуть со стула не рухнула. Но этот козел сказал, что кураторы будут на всех лекциях наблюдать за четким выполнением практикума. Вот сволочь.
Вторник.
Чувствую себя полной идиоткой. Утром завернула яйцо в тряпочку и запихнула в сумку. На первой паре натолкнулась на прячущих глаза одногруппников. Все ясно, никому пару получать не охота. В перерыве в
буфете подошла Л. и попросила кусочек булочки. Я отломила половину, Л. вытащила корзинку, достала яйцо и начала его кормить. Я едва со стыда не сгорела - ребята с математического за соседним столом выразительно постучали пальцами по лбу.
Среда, полдень.
Какой-то кретин пнул ногой мою сумку. Тетради разлетелись, яйцо выкатилось, хорошо не разбилось - рядом стоял куратор. Пришлось наорать на неловкого кретина и пятнадцать минут баюкать яйцо. Иначе куратор настучал бы профессору.
Четверг.
В шутку прозвала яйцо Ванькой. Сравнивали на экологии "детей". Ванька самый беленький и толстый!
Пятница, 4 утра.
Проснулась от ужаса! Забыла покормить на ночь Ванюшку!!! Чуть не плакала, он бедненький, грустный такой лежал.
Суббота.
Друзья зовут в клуб. Мама согласилась посидеть с Ванюшей.
Воскресенье.
Гуляли в парке с Л. и детьми. Так здорово!!!
Понедельник. 10-00
Профессор велел сдавать отчеты. Читал всю пару, загрузив нас дурацкими тестами. Не пропустить бы очередное кормление.
Понедельник. 12-30
Урод! Сволочь! Ненавижу! Этот скот сказал, что эксперимент удался и велел... разбить яйца! Л. расплакалась, а я схватила Ванечку и выбежала из
аудитории. Не плачь, маленький, мама с тобой!
Вторник. 6-20
Ванюша плакал всю ночь. Бедненький, он так испугался. И я, не сомкнув глаз рядом с ним, поняла - профессора надо убить. |
|
| Александр Павлов |
2002-06-03 |
50 |
5.00 |
10 |
|
|
Живущий осенью (абсурдная философия) |
|
|
|
|
| |
Живущий осенью знает свое место среди других. Протекая в себя, он пытается говорить, но ему не верят идущие с утра на работу. Ему верят стоящие рядом. Пусть текут уставшие мысли в ведро тела. Плоть не так чувствительна как пространство. Говорить можно словами и словами, но думать можно только словами. Хотя слова не значат ничего кроме. В этом смысл ночного разговора утопающего в пьяном угаре. И идя в очередную тему бахвальства, вспоминается истина, топчется истина - живет угар. Дожидается утра и дышит перегаром. Но истина входит в плоть истерзанного сознания и рвет сон совести. Идет дальше, разрушая целостность и нужную пропорцию водки на грамм веры в светлое завтра. Хотя живущий осенью далек от понимания процесса познания совести через истину небытия, но ничто спиртное ему не чуждо. Не чуждо ему и прочее бессловесное то, что остается за гранью понятия о сущем. Да и сущее ему до… Главное чтобы каждый занимался своим ненужным никому делом и жил осенью, а также в другие календарные даты, связанные со смыслом никчемной жизни. Это то главное в ходе истории, что заставляет верить в ее бесконечное извращенное будущее, а также вариации смысла. К тому же живущий осенью не курит натощак (он вообще не курит). Он верит предупреждениям Минздрава о том, что лошадь можно убить каплей никотина. Он не хочет убивать лошадей, да и никотин ему также чужд, как и отсутствие наличия пива. Отсутствие наличия адекватно наличию отсутствия… и вообще при таком раскладе живущий осенью грустит о безвозвратно утерянном прошлом и о пиве конечно тоже. Молодежь выбирает Пепси, а старость пытается вернуть славное прошлое. Два помноженное на пятнадцать равно двум бутылкам. Пятьдесят помноженное на два равно тем же двум бутылкам, но только на этикетках больше непонятных букв. Смысл бытия ясен познавшим разницу. Живущий осенью не любит познавать разницу – он любит искать смысл бытия. Бытие живет в нем как что-то неотвратимое и порочное. Порок настолько же ужасен, как и его отсутствие. Всякий живущий в теле пытается обрести свободу. Всякий живущий вне пытается обрести чье-нибудь тело и наслаждаться им до осознания наличия отсутствия души или до тех пор, пока не надоест. Надоедает быстро и качественно, но не всегда тело. Иногда бывает и хуже. Но он, тем не менее, живет. Живет осенью. |
|
| Алекс По |
2002-12-13 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
Учитывая, что большинство участников СтихиИ не посещают форум, новые услуги печатаются и в конкурсе прозы.
ВНИМАНИЕ!
Новые услуги на СтихиИ!
(Руководство СтихиИ запросило некоторых состоятельных пользователей относительно того, какие ОСОБЫЕ услуги они хотели бы получить и по какому тарифу.)
Консультационным советом был разработан следующий прейскурант:
Сделать свое произведение на текущей странице всегда под №1 - 50 долларов. Сделать свое произведение №1 в одном рейтинге - 20 долларов. То же, во всех рейтингах - 50 долларов. Иметь возможность ставить себе любое количество пятерок - 20 долларов. Иметь возможность ставить одному участнику любое количество колов - 20 долларов. То же любому участнику - 50 долларов. Купить псевдоним любого участника без его ведома - 50 долларов. Купить псевдоним ведущего рубрики - 100 долларов. Узнать адрес и номер телефона любого участника - 50 долларов. Писать гадости любому участнику (без цензуры со стороны руководства)- 20 долларов. Сделать эти гадости не удаляемыми для этого участника - 50 долларов. Писать гадости на руководство СтихиИ - 50 долларов. Сделать эти гадости не удаляемыми для руководства СтихиИ - 100 долларов. Запретить доступ на СтихиЮ любому участнику - 50 долларов. Уволить ведущего рубрики (С.Ткаченко, Алекса По) - 20 долларов. Стать ведущим любой рубрики - 50 долларов. Отключить СтихиЮ на один день - 50 долларов. Отключить СтихиЮ навсегда 500 долларов. Уволить негроса … (цена договорная).
Enjoy! |
|
| Андрей Пудков |
2003-06-02 |
50 |
5.00 |
10 |
|
|
"МИНЗДРАВ СССР ПРЕДУПРЕЖДАЕТ... " |
|
|
|
|
| |
Это произошло на целине, в те времена, когда наша доблестная Советская Армия привлекалась к самоотверженной уборке урожая. Посреди бескрайней степи, обдуваемый ветрами со всех сторон, красовался одинокий барак. Этот барак был разделен на две половины, одна из которых предназначалась для офицеров и прапорщиков, другая – для рядового и сержантского состава. Солнце стояло в зените и пекло нещадно. Весь личный состав, за исключением дневальных, кухонного наряда и «бригады» авто-слесарей, был в поле. Каждый занимался своим делом. Изредка тишину нарушал металлический стук, издаваемый авторемонтниками, что-то перебирающих и отмывающих в тазу с грязным бензином. Старшим над ними был младший сержант Борздун, который лежал в тени барака и в сотый раз перечитывая старый журнал «Огонек». Разомлев от жары, он, то ли читал, то ли дремал, одним словом, нес военную службу. Полудремное состояние навевало сержанту Борздуну приятные мысли о доме. В голову лезли воспоминания о своей «малой Родине»: дом в родной деревне; куры, кудахтающие во дворе; речка, полная рыбы; одноклассницы, с которыми бегал на танцы. Хорошие были девчонки, «кровь с молоком». Ход приятных мыслей вдруг был прерван, подошел рядовой Ивушкин:
- Товарищ младший сержант, мы закончили, куда грязный бензин вылить?
- Чего? - переспросил Борздун, отгоняя воспоминания о доме, - А-а, бензин, куда его? - он задумался, если выльют здесь, то вонь будет стоять, не поспишь, надо куда-нибудь подальше… или поглубже, - Вон, сортир видишь, туда и вылей.
- Есть, вылить в сортир, - рядовой Ивушкин направился в сторону сооружения, громко именуемого сортиром.
Вышеупомянутый сортир представлял из себя четыре досчатых щита, стоявших вертикально над выгребной ямой, которая была перекрыта досками с выпиленной в них дырой, сверху сооружение было прикрыто «крышей» из тонкой фанеры, дверь держалась на хилых петлях и запиралась проволочным крючком. Приказание сержанта рядовой Ивушкин выполнил быстро и точно, 10 литров грязного бензина были вылиты в неглубокую выгребную яму туалета типа «скворечник».
К запаху быстро испаряющегося на жаре бензина добавились ароматы полевой кухни. Приближалось время обеда. Бригада слесарей отправилась отмывать руки, зашевелились сонные дневальные. Сержант Борздун беспокойно заворочался, ему было необходимо посетить «нужное» место, а затем, умывшись и приведя свой внешний вид в соответствие с уставом, заглянуть на кухню, узнать, чем их сегодня будут потчевать. Рыбные консервы надоели, но мясные - «тушенку», Борздун мог есть по три раза в день, самыми ненавистными консервами был минтай в томатном соусе, а если гарниром к нему давали перловую кашу, то недельный запор был обеспечен. У них даже была песенка про это, всех слов он не помнил, но: «… в прямой кишке застрял кусок перловой каши» он запомнил крепко, но не из-за «красоты слога», а из-за объективности содержания. Воспоминания о перловой каше и «красной рыбе», так громко величали у них вышеупомянутый минтай, изменили последовательность действий сержанта, - «Сначала на кухню, затем в сортир», - решил он и уверенным шагом направился в сторону «съедобных» ароматов.
У поваров все было в порядке: обед приготовлен, столы накрыты, рукомойники наполнены водой. Перловой каши не предвиделось. Убедившись в пригодности предстоящего обеда Борздун направился на «разгрузку».
Перед туалетом он вынул из кармана помятую пачку «Примы» с последней сигаретой, закурил и выкинул пустую пачку перед дверью. Внутри туалета сержант повесил ремень на шею и, спустив галифе, присел над «очком». Глубоко затянувшись он начал просматривать нарезанные вместо туалетной бумаги кусочки газеты. Завершив свое дело, Борздун приподнялся и бросил окурок сигареты в выгребную яму… То, что произошло потом, внешне чем-то напоминало старт баллистической ракеты, с той лишь разницей, что последняя стартовала из своего контейнера через верхнее отверстие, открывающееся срывом защитного колпака, а сержант стартовал из своего «контейнера» вбок, выбив туловищем слабенькую дверь. Огненное облако с ревом вышибло крышу и взметнулось вверх, стены туалета, постояв одиноко секунду, разложились и легли на землю, образовав три луча креста, четвертым лучом креста послужило тело сержанта, лежащего поверх выбитой двери. Его дымящаяся и абсолютно безволосая голая задница напоминала паленого поросенка, одежда тлела. К запаху бензина добавился отчетливый запах «жженого волоса». К месту происшествия сбежались все: бригада авто-слесарей, кухонный наряд и дневальные.
- Какая б**дь вылила бензин в туалет! – взревел, не открывая глаз сержант, - Ивушкин, ко мне, убью собаку!
- Товарищ сержант, Вы же сами приказали его туда вылить, я не виноват, - оправдывался белый, как мел, Ивушкин. Его серые губы тряслись
- Давайте, я вам помогу, - и Ивушкин метнулся к распростертому телу сержанта, тот выл и скреб руками, пытаясь натянуть галифе на обожженную задницу. Она постепенно приобретала «здоровый» красный цвет. Волдырей не было, похоже, что обошлось ожогом первой степени.
Сержант, словно раненый, ворочался на земле, ему удалось подтянуть брюки, прикрыв опаленный зад. Повернув голову набок, он представил на всеобщее обозрение лицо, на котором напрочь отсутствовали ресницы, а остатки бровей напоминали побитую огнем траву. Собравшись с силами, чтоб сесть, он приоткрыл крепко зажмуренные до этого глаза, и его взгляд уперся в пустую, недавно выброшенную им самим, пачку «Примы», которая, по иронии судьбы лежала к нему именно той стороной, где красовалась надпись: «МИНЗДРАВ СССР ПРЕДУПРЕЖДАЕТ: Курение опасно для Вашего здоровья!».
01.06.2003 г., г. Тверь.
|
|
| Розанов Александр |
2003-08-21 |
50 |
4.55 |
11 |
| |
|
| |
Он, как всегда, возвращался вместе с подругой из «ШЮМа». Она затащила его в эту организацию, упирая на то, что он готов днями пялиться в телевизор, смотря свой любимый спортивный канал. На что тот сказал «хорошо» и последние два месяца каждый вторник и четверг ехал на метро до «Беговой», потом пятнадцать минут на автобусе, десять пешком. Как обычно, его встречало неуютное обшарпанное здание, в подвал которого всех проходящих мимо зазывала ядовито-голубая неоновая реклама – «ШЮМ – ваш шанс!»
- Ладно, Sniffik, до четверга, - сказала она.
«Зачем они всем дают новые имена? Для загадочности что ли?»
- Пока, Nyanya.
Она развернулась и медленно пошла прочь. Он оглянулся, чтобы на прощание полюбоваться ею. Ещё в школе она была красавицей, а сейчас повзрослела. Всё в ней было красиво: лицо с глазами, меняющими свой цвет в зависимости от освещения, с еле заметным шрамом на подбородке с левой стороны, с непослушными вьющимися волосами; руки, тонкие, с маленькой как у ребёнка ладошкой; красивые ноги, стройность которых выгодно подчёркивали туфли на каблуке и строгий брючный костюм; белый упругий живот; красивая спина с кучей рассыпанных то тут, то там, словно звёзды безоблачной безветренной ночью, родинок.
Они когда-то были вместе, сливали свои души и тела в единое целое. Она лежала у него на груди: иногда плакала, чаще смеялась.
Он невольно загрустил, достал из пачки сигарету и в задумчивости закурил. Мимо бежали люди, машины и облака. Сигарета быстро кончилась, как и солнце, шустро забежавшее за горизонт. Кто-то включил фонари по всей Москве. Ведь это замечательная работа: каждый вечер просто брать и включать фонари.
Спустился в переход по грязной заблёванной лестнице, вступавшей в противоречие с девственно чистым монолитом чёрного-чёрного неба. Где-то рядом было чувство беды и перерождения.
Как назло в подземелье со спёртым душным воздухом городской суеты соседствовала абсолютная темнота. Почему же он забыл включить фонари здесь? Вдалеке виднелся свет от выхода. «Ладно, прорвёмся», - подумал он и пошёл, держась руками за стену, как единственную опору в его хрупком мире.
На половине пути нога наступила на что-то мягкое. «Вот и в гавно вляпался», - подумал он, но промолчал, сдерживая выученные в песочнице матерные слова. Переборов врождённую брезгливость пошёл дальше, сменив стену и руку. Опять. «Вот чёрт», - пронеслось в голове и ушло очень быстро. Достал зажигалку - как назло кремень оказался сломанным. «Ведь только вчера купил», - удивился он. В рюкзаке всегда лежал коробок спичек, чтобы прикурить, если газ в чудодейственном изобретении газовиков и табачников кончится. Вот и они. Чиркнул. Полный мрак тоннеля осветила маленькая и короткая вспышка. «Гротескная, наверно, картина», - пришло на ум. Но секунды света хватило, чтобы бросить рассеянный взгляд на бетонный пол.
Между невесть откуда взявшимися лужами, бычками, фантиками от конфет, обёрток от жвачки, чипсов, фисташек и использованными презервативами лежали они. Еле тёплые комки ушедшей навсегда жизни – мёртвые крысы. Их было так много, что он не поверил в реальность открывшейся картины. Спичка погасла.
«Так-так-так», - всё, что он смог подумать. Рука потянулась за сигаретой. Не смотря вокруг, с почти закрытыми глазами, он прикурил. Едва заметная красная точка с каждой затяжкой, упрямо следуя позывам лёгких, разгоралась, потом снова тускнела. Он был отрезан от всего мира, знал это – никто не может помочь ему сейчас, никто не спустится и не зажжёт свет фонарщик. Это его мёртвые крысы, его проблема, его задача, его решение.
«А может, зажмурить глаза и побежать? Забить на всё? Ведь вот он – выход. Я его вижу»
Сигарета закончилась, обожгла пальцы и, безвольно выпав из рук, со змеиным шипением потухла.
«Интересно, где сейчас Женя? Наверно, попрощавшись со мной, села на метро, доехала до «Медведково», зашла в магазин, купила вишнёвое мюсли. Затем отправилась в гости к Гене. У него ведь есть бутылка дорогого немецкого вина, белого полусладкого, как она любит. Говорят сейчас: сначала ни о чём, потом о серьёзном. Так?»
Он ощущал себя в шкуре героя Мураками в его «Хрониках заводной птицы».
Собравшись с силами и прокрутив всю свою жизнь как перед фатальным прыжком, он зажёг спичку. Огонь показался ему ярче, чем от палочки с серой на конце. «Наверно, глаза привыкли к темноте? Что же теперь моя сущность? Свет? Тьма?». Он чувствовал себя какой-то прослойкой посередине: мясом между двумя булочками гамбургера в Макдоналдсе.
Он встал на колени перед мёртвым животным. Светлые джинсы, купленные позавчера, опустились в жижу городской грязи. Собрав всю волю в руках, он провёл ими по серому телу от хвоста до глаз. Ничего. Он безвольно опустился на нереально холодный пол и заплакал. Слеза медленно выкатилась из правого глаза, спустилась по щеке и упала. «Кап», - подхватило эхо еле ощутимый звук, подвесив его в воздухе. – «Кап...Кап...Кап». Он закрыл глаза.
Рано или поздно пришлось бы их открыть хотя бы для того, чтобы ощутить испепеляющую темноту перехода. Он сделал это и мгновенно отпрыгнул назад, потому что на него смотрели две фосфорицирующие точки нечеловеческих глаз. Руки стали ватными и грохнулись об пол. Получилось.
Он бегал от трупа к трупу, водил руками от хвоста к глазам для того, чтобы увидеть два огонька, чтобы увидеть жизнь.
Он часто спрашивал у неё о том, будут ли они снова вместе. Она отвечала, что будут, смеялась детским смехом и показывала на облако. Мол, там и будем. Затем сменяла тему.
Джинсы были полностью черны. Он не видел этого, но знал. Перед ним было последнее тело. Он ослаб и с трудом дышал, как будто за горло его держали десять тысяч рук. Ставшие привычными движения от хвоста к глазам давались с трудом. Он устал, закончив своё дело, найдя собственное решение этой задачи. Ч.т.д.
Через три дня Женя впервые купила ему цветы: четыре кроваво-красных гвоздики. Она шла молча и смотрела на облако. |
|
| Ортега |
2003-09-05 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
Зима 37-го была холодной даже для северных российских широт. Снеговые заносы, иней на лице, обмороженные пальцы и отмороженные убийцы. Ранние сумерки вкупе с тотальным страхом ломали и самых крепких. После семи вечера редко кто выходил на улицу. Мрачные, заснеженные проспекты и переулки, излишне освещенные центральные районы и темные дворы окраин. Вьюги, снегопады, неработающее отопление и греющие новости о перевыполнении пятилетки. Смутные, пугающие слухи о троцкистско-зиновьевском блоке, зверствах Ежова, московских «валькирия» в народе именуемых черными воронками. 0фциальный пафос в рассказе об очередном процессе, сократившем население страны на энное количество далеко не худших её граждан и гордость. Гордость, что живешь в лучшей стране мира, где, в конце концов, не все так и плохо. Нас боятся, а, значит, и уважают. У нас самая, сильная экономика, самая большая территория, самый дружный и талантливый народ. Да и мерзкими зимними вечерами есть чем заняться: можно в синематограф, а иногда и в театр; можно взять в библиотеке книг и по вечерам расти духовно..., а можно с дрожью в руках смазывать "парабеллум", проверять замки в квартире и ждать ночью шума подъезжающей машины.
Машина уже в пути, классический символ смерти нашего времени - черный ЗИС - ехал по очередному адресу. Как всегда, среди ночи - меньше свидетелей, больше неизвестности, больше страха, психоза и подчинённости у граждан. Вид гильотины или дыбы в средневековье внушал такой же ужас как сейчас вид этого безобидного, по сути, транспортного средства.
Лейтенанты НКВД Игорь и Павел, а также шофер Василий, давно свыклись со своей работой. Не было ни страха, ни жалости, (во-первых, враги народа; во-вторых, наше дело маленькое - привезти их на Лубянку, а за дальнейшее мы не в ответе). Оставались только сонливость и усталость, злость, постоянная депрессия, напряженность, так как ответственность весьма велика, и страх. Страх, что завтра, послезавтра приедут за тобой и ты никуда не сможешь деться, Работа в этой системе неизбежно приводит к примирению механизма на себя.
Завывание метели и гробовая тишина - о чем говоритъ? Единственное событие за весь путь — встречная машина. Это Иван Бунин ехал в закрытый кинотеатр, где ночью "люди творчества" и партийные деятели смотрели жёсткие порнографические фильмы, снимаемые специально по их заказу. Изюминкой мероприятия являлись актрисы, что во всех рабочих табелях числились секретаршами и машинистками партийных отделении, а на самом деле выполняли функции порнозвезд и элитных проституток. Понятно, что просмотры заканчивались совокуплениями в отдельных комнатах. Но не сам половой акт привлекал знаменитого писателя, нет — ему нравилась атмосфера вседозволенности и разврата, полной власти над наложницами. Кроме того, Бунину нравилось, находясь в темноте, когда на экране во всех подробностях демонстрировали очередное совокупление, а в ногах сидела какая-то из актрис, делать на ощупь, не видя бумаги, наброски для очередных рассказов, чувствуя только тело подруги, ее руки, язычок, водя ладонью по её бёдрам...
Воронок свернул во двор и остановился. Машина оказалась в окружении мрачного, бетонного дома. Павел и Игорь вышли из тёплого авто и сразу же почувствовали удары метели по лицу. Каведисты направились к чёрному входу. К вою метели добавился скрип снега и отнялось гудение мотора. В воздухе, тем временем, носились молитвы и просьбы тех немногих, кто услышал шум машины: "Нет. Нет, только не меня"
Михаил Афанасьевич не слышал шум подъезжающего воронка, но даже если бы и услышал, более того, если бы и узнал, что через минуту- другую его ждут двенадцать кругов ада, то всё равно не пошевелил бы и кончиком уха. Нет, он не мертв. Просто вколол в себя три кубика морфия, после чего отдыхал, лёжа в ванной с ледяной водой. Полтора часа назад Михаил закончил тринадцатую главу своей будущей книги, в которой больной писатель рассказывает о трагической судьбе бездарному поэту. Проецировав, видимо, образ главного героя на себя, автор впал в тяжелейшую депрессию, выходу из которой и способствовал морфий. Потому сейчас ему было плевать на воронки, агентов НКВД, и лично на товарища Сталина. Неизвестно, в каких тонких мирах находился Михаил Афанасьевич, (возможно, ему казалось, что он рыбка, ныряющая в прорубь замерзшего пруда), но выходить из них в ближайшие пару часов он явно не собирался.
Игорь и Павел зашли в теплый и светлый подъезд. Контраст между тёмной, морозной, неуютной, улицей и спокойным, мирным домом давно уже не сказывался на их настроении. При такой работе почти сразу становишься непробиваемой машиной. Два мрачных силуэта двинулись вверх по лестнице, даже не подозревая, что только появлением принесли смерть в этот дом.
А дело вот в чем: жилец квартиры № 2 - Артур - был действительно не чист перед советской властью. Финансовые злоупотребления, растраты, опасные связи, мутное, как водопроводная вода, прошлое не давали ему спать вот уже четвёртый месяц. То, что ожидание смерти страшнее самой смерти давно уже стало аксиомой. Однако пойти с повинной было невозможно – надежда ведь не умирает, верно? Артура грела надежда на лучшее, но холод страха уже расшатал его психику. Он набирал книг, ночью лихорадочно читал, чтобы не думать, не бояться, забыться, а днем спал. Этой ночью Артур читал Эмиля Золя, хотя было абсолютно все равно в иллюзорный мир какого писателя уйти от реальности. А сам Золя, 300000 часов назад находился в другом конце мира и горько рыдал, - через ряд мелких событий, убедивших писателя в бесполезности его творчества. А что может быть страшнее, чем осознание бесполезности и никчемности существования, отсутствия смысла в твоей жизни? Что то, чему посвятил жизнь, на что возлагал наибольшие надежды, чем, наконец, оправдывал свое существование в мире, бессмысленно? Обычно это понимают за несколько секунд до смерти, а потому не успевают в земном мире утонуть в стыде, разочаровании и обиде. Но, увы, некоторые лишены счастья познать бессмысленность существования в конце жизни, не говоря уже о редком везении через природное упрямство либо тупость вообще не осознать этой формулировки. Когда же Артур услышал шум машины, он окончательно сломался. Отложил книгу, выключил свет и в рыданиях рухнул на диван. Шаги всё ближе и ближе. Вот сейчас звонок в двери...Тут он почему-то вспомнил один вечер в Крыму, под Евпаторией, где отдыхал в 21г. и где, встретил ту, к чьим ногам положил все силы, все старания, все эти проклятые деньги. Ту, ради которой он поставил на кон себя и все равно проиграл... По звуку шагов на лестнице стало понятно — не за мной. Да какая, к чёрту, разница! Месяцем раньше, месяцем позже — уже не важно. Лучше так, сейчас. Крюк люстры достаточно силён чтобы выдержать 8О кг плоти, навыки вязания крепких узлов остались ещё со времен службы на флоте, а высокие потолки сталинских домов сами приглашали наверх, к небесам и прежде чем в доме раздались первые выстрелы, стул был откинут, тело лишено опоры и ворот белой ночной рубахи стал параллелен темной полоске на его шее.
На площадке между вторым и третьим этажами, возле мусоропровода валялся букет ярко-красных роз. Кто знает, какими судьбами он тут очутился? Да и вообще, откуда в бедной стране такие буржуазные излишества, тем более зимой? Конечно, дом с достатком, но всё же...
Мысли ночных гостей недолго были заняты прекрасными цветами, на которые они с хорошо маскируемой ненавистью наступили, превратив символ любви в красное пятно. Агенты думали о близости врага. Вот и нужная квартира. Звонок в дверь среди ночи не предвещает ничего хорошего. Жена сквозь неожиданность и испуг все же понимает, что больше не увидит любимого. Молодой супруг другого мнения — успокаивает жену, закрывает её в ванной, а далее действует по заранее продуманному сценарию:
Первое — из тайника достать свёрток.
Второе — вынуть из свёртка "парабеллум", спустить предохранитель.
Третье -- взять из спальни большую подушку.
Четвёртое – впустить их в комнату.
Пятое – положиться на удачу.
В каких-то четырех километрах от дома, в стенах Кремля, работал вождь Иосиф Виссарионович. Ночь - наиболее творческое время. Все несогласные с этим тезисом отца народов роднились с землёй — кто в кладбищенских могилах, кто в сибирских лесах. Так девятнадцатилетний студент Олег Кошевой сейчас лежал на снегу, где-то далеко на востоке. Отличник, гордость института как-то в виде чрезвычайного поощрения встретился с вождём своего народа. Олег, без сомнения, был умным человеком, но излишним идеалистом. Потому он думал, что Сталин не знает правды о действиях своих подчиненных и решил рассказать ему. Двадцать лет лагерей, бегство, выстрелы охраны и Олег, с пробитым лёгким, кашляя кровью, лежит на красном снегу. Его дни, безусловно, сочтены. А обрёкший его на смерть, как впрочем, и многих других, вождь тем временем работает на благо народа. "В Европе воняет новой войной". И как советскому народу наиболее удачно использовать такую ситуацию? -- вот основной вопрос на повестке ночи. А вторая его часть неофициальная, - "Кто этот кто этот кто?" —не даёт покоя отцу народов уже в течение года. Проблема в выборе этого «кто». Предпочтя Германию, мы, безусловно, станем сильнейшим мировым блоком, но два паука не уживутся в одной банке. Выбрав США либо Англию с Францией, мы обезопасим себя от "коричневой чумы" (хотя нас самих стоит называть красной чумой), но потеряем в идеологическом плане. Вечные или - или. Ну почему нельзя выбрать и и ? И обмануть государство и остаться живым, и работать в НКВД и быть недосягаемым для вражеских пуль? Желание иметь и то и другое, несмотря на логическую невозможность такого варианта, сгубило уже не одного человека, а мы до сих пор повторяем эту ошибку, боясь выбора, боясь принять окончательное решение, боясь сказать ИЛИ и потерять таким образом что-то одно. О проклятый мир альтернатив и решений, за принятие которых ответственны только мы сами! Хотя мир Фатума, судьбы, запрограмированности также нас не устроит. Где же овеянная мечтами золотая средина?
Тем временем перед верными псами системы распахнул двери ещё один враг народа. Ничего нового — испуганный, растерянный, заспанный. Даже подушку из рук не выпустил. Как обычно — заходим, представляемся, мельком документы, краем глаза замечаем ужас на лице. Далее коронная фраза: «машина ждёт. Собирайтесь». Ожидая пока он придёт в себя, осматриваемся: дорогая мебель, картины, невесть как попавший сюда плакат с Чарли Чаплином, сжимающим пистолет (неужели это комичное и безобидное существо играло в вестернах?) а далее — шок. Казалось бы, заспанный и безопасный враг. Ан нет - быстрым движением поднимает подушку к голове агента, упирает в неё "парабеллум" и нажимает на курок. Приглушенный хлопок, грузное тело Павла, падающее на мебель, брызги крови, куски мозга и перья. Сотни, тысячи первоклассных гусиных перьев. Белые, бело-красные, кроваво-красные они мягко и нежно, как снежинки за окном, опускаются на пол. Глядя на самые белые из них, с нежностью и умилением вспоминаешь детство, бои с братьями и сестричками на подушках, когда перья летали по всему дому за что тебя, как самого старшего, ругала мама, но без злости, любя, по-домашнему. На ум приходит и рождество — зелёная красавица ёлочка, украшенная игрушками, весёлые детишки, катание на санках, снежинки, покрывающие всё-всё-всё — и ёлочку и малышей и старенького добренького Дедушку Мороза с его внученькой Снегурочкой. А можно вспомнить и майские дни, когда тополиный пух ужасно похожий на эти перышки является неотъемлемой частью весёлого настроений, солнечной погоды, ожидания жаркого, милого лета. Понятно, что Игорю было не до воспоминаний. Он сквозь зимние одежды стремиться пробраться к кобуре, одновременно бросившись к убийце. Жертва ставшая палачом действовала по-военному чётко, адреналин и желание выжить как нельзя лучше способствовали такой точности. Шаг назад, корпус направо и палец вдавливает курок. Игорь как-то картинно, с приглушённым стоном падает. Перья медленно-медленно опускаются на его тело. Убийца сплёвывает на пол и идёт к ванной, а одно из многочисленных пёрышек, что были выпущены на свободу через отверстие в 9мм., находит своё место на окне, где с другой стороны, точно напротив, приземлилась такая же белая и чистая снежинка.
Дальше всё было очень быстро. Жену, как мог, успокоил, трупы, чтобы не пугать любимую, да и самому быть спокойнее, накрыл огромным пледом. Вместе с супругой быстро собрал все самое необходимое и, еще находясь в шоковом состоянии, вон из квартиры. Любимая одевалась на бегу, потому как-то случайно во время спуска по лестнице заметил показавшееся из-под взлетевшей веером вверх юбки бельё. Увы — вскоре шубка прикрыла это великолепие. Увидев, через лестничное окно, что воронок во дворе, бегом через парадный вход. Снег в лицо, холодно, страшно, мерзко. В арку, затем по переулку. Быстрее, быстрее. Дышать приходилось ртом, а потому всё горло было обожено морозом. Но что такое воспаление лёгких по сравнению со стенами Лубянки? Ещё поворот и - о, удача! - редкий в такое время таксомотор. Вперёд — к вокзалу. Ночной, безмолвный город, истерика сидящей рядом жены и мысли. Гнусные мысли, противные, гибельные: "Я — убийца. Сколько у нас времени? Когда кинутся? Во сколько поезд? Успеем ли? Успеем ли до начала охоты? А охота будет, ведь два агента убиты мною. Они ведь люди...были…с семьями, с планами на будущее...нет, не думать. Иначе кранты - тут или тебя или ты. Что делать? Да, в Ленинграде могут принять. Но нужно, нужно. Другой возможности нет.
Спустя 57 часов пути и страха два человека, держась за руки, бежали по снежной пустыни, по направлению к финской границе. Муж знал эти места, так как часто бывал здесь на охоте с теми, кто сейчас охотился на него. Он знал про эту зону, практически не контролируемую пограничниками. Знал, что стоит только пересечь воображаемую линию между двумя полосатыми столбиками и шансы на спасение значительно увеличиваются — на чужую территорию за тобой не пойдут. Но меры были приняты — и шум грузовика, уже отчётливо слышен. Они бежали вперёд, не оглядываясь, не думая о туманном потом, пытаясь выжить в зверском "сейчас". Только бы добежать, только бы успеть, а там, может быть, пули не достанут и фины не отдадут. Иногда существование в конкретном миге жизни спасительно, но в некоторых случаях не спасает, ни долгосрочное планирование, ни жизнь здесь и сейчас. Машина с военными завязла в снегу, фигуры в серой форме покинули её и приступили к конечному этапу травли — щёлкнули затворы, стрелки расположились в удобной позиции и звуки выстрелом заглушили скрип снега под ногами беглецов. Женщина к этому времени утомилась и практически падала; муж тащил её вперёд, к свободе, к жизни, нашёптывая самое приятное и желанное. Зазвучали выстрелы, страх подстегнул, и она снова бежит. Зимнее холодное и безучастное солнце, находясь точно на севере, наблюдало за двумя точками на огромной белом листе, которые, вцепившись друг в друга, бегут от семи хладнокровных убийц. Очередной залп, удар в спину и организатор этого бессмысленного, обречённого на провал бегства падает лицом в снег. Дикая боль в позвоночнике, теплота струящейся крови и последний взгляд на замершую рядом жену. Вновь стрелок точен -- и она падает в холодный снег, в пару шагах от любимого.
Нелепость красного цвета на белом снегу очевидна, но её невозможно обойти, ведь каждое негативное свершившееся событие кажется нам тем глупее, чем больше страданий оно нам причинило. На самом же деле ничего глупого нелепого в нём нет — когда-то мы сделали свой выбор, а случайность обстоятельств соединивших наш выбор с событием не может быть названа глупой.
|
|
| orli |
2004-01-25 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
С плотно сжатыми губами вышла из автобуса.Чеканя шаг,как солдат на показательном марше перед высоким начальством,быстро пошла опустив голову,глядя себе под ноги.Она-высокая,симпотичная,молодая женщина с потухшим взглядом.Настроение оставляло желать лучшего...
Странные ,дурацкие мысли последнее время посещали все чаще,они становились навязчивыми.Сегодня она сказала себе:"Все,хватит,пора!"Зашла в ближайший"русский магазин",купила бутылку водки не долго выбирая."Какая разница чем травиться?"подумала и взяла первую попавшуюся.Точно таким же строевым шагом поднялась на свой четвертый этаж,открыла дверь.Из-за двери пахнуло холодом и сыростью,дожди-дожди-дожди..."Дочь отвезла на каникулы к папе,хоть сытая будет,там всего в достатке и побалуют если что.Он хоть и не родной,но дочь обожает".Все продумано до мелочей,не раз все взвешивала,"что мир потеряет без нее?Да ровным счетом-ничего!!!" Так что можно приступать.Закрыла все двери и окна,заглянула в холодильник,подумав о закуске,как -то рефлекторно..,захлопнула пустой "электрический шкабчик" уже неделю отключенный.Включила газ..,налила стакан водки...выпила.По телу разлилась слабость,холодная кухня наполнилась теплом,так хорошо здесь уже давно не было,мы не могли себе позволить этого,только обогреватель включали в спальне на пару часов,днем одевали побольше одежек и пили горячий чай.
Устала!Эта усталость была не физическая,а моральная.Жизнь зашла в тупик и искать выход не было не сил ни желания.Гори оно все синим пламенем,прям как сейчас горит газ из всех комфорок!
Голова начала кружиться,еще бы-на голодный желудок,да с непривычки глушить стаканами водку,не каждый выдержит.Она сидела на пустой кухне,подливая себе в стакан прозрачную,вонючую жидкость и думала обо всем на свете.Вот например,кто как отреагирует об известии о ее смерти?Кто-то будет причитать и венить себя во всем,кто-то скажет просто"дура!",друзья будут вспоминать некогда веселую молодую женщину способную поднимать людей на бой или хотя бы организовать экскурсию,горящую оптимизмом,дарящую любовь и доброту...Самое интересное,что никто не хватится ее через день,может только дочь забеспокоиться,что мама не отвечает на звонки.Родные и друзья давно привыкли что она может по нескольку дней молчать.А тут,на новой квартире как-то ни с кем не сдружилась,только "здрасти" и "до свидания",да крайне редко соседка сверху заглянет и спросит"что-то у вас так тихо,куда пропали?".Может только после выходных,когда не приедет начнут звонить искать переживать..,
так что в гробу будет выдлядеть не очень красиво,но это ее уже не будет трогать.Вот так прошла чья-то простая скромная,полная проблем и тревог жизнь,только хозяин будет волноваться что опять во время не заплатили деньги за квартиру.
Она не могла больше биться головой в стенку,пытаться наладить отношения с мужем,помириться,но он уперся рогом в землю.Занял удобную позицию,сложив всю ответственность на ее женские плечи.Плыви,не хочешь-тони.Вот она и тонет в этом болоте..,а вокруг пустота и темнота...В груди бешено колотится сердце пытаясь спастись,выпрыгнуть из груди.Становится трудно дышать,попыталась открыть глаза...
Голова болела,но глаза преоткрыла.Автобус резко затормозил и она чуть не ударилась об окно,растягнула куртку,растеребила шарф туго накрученый вокруг шеи,за окном моросил дождь."Надо же,только на пять минут задремала,а успела насмотреться кашмаров,как-будто вся жизнь пронеслась перед глазами".
-А,вот и остановка!Вовремя тряхнуло,могла бы проехать...ни когда раньше не спала...-сказала сама себе.
Вышла ,первым делом достала телефон и позвонила дочке:"Как вы там?Все в порядке?Только что с работы,бегу в магазин,а потом домой.Надо взять бумаги и бежать в минестерство абсорбции.Ну,все,пока!Вечером созвонимся!Конечно все в порядке!.." и ухмыльнулась,вспамнив свой дурацкий сон . |
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
