| Евгений Фалеев |
2003-01-18 |
9 |
4.50 |
2 |
| |
|
| |
БАНЬКА
Лишь переступив порог деревянного зданьица и нюхнув ядреного пару, Сергеич вдруг вспомнил, что о главном-то они и позабыли:
- Ну, как же так, Михалыч? А веники?! Как же без них-то? И баня не в радость.
- Не боись, дружище, сейчас организуем.
Кому-кому, а Михалычу в хватке не откажешь. Он окликнул на улице пацана и, сунув ему в руку какую-то купюру, объяснил, что от того требуется. Пацан побежал к ближайшему леску, а друзья довольные зашли в предбанник.
Уже было выпито по первой бутылке пива, уже одежда была положена в шкафчик, и тела закутаны в простынь, а пацан все не появлялся.
- Знать, обманул малец, - резюмировал Михалыч. - Пойдет так, куда деваться...
Парилка дыхнула жаром сквозь открытую дверь, и друзья, ловя обжигающий воздух, сели на нижней полке. Знаток банного дела Михалыч плеснул на камни кружку воды с мятой и улегся повыше, стирая капли моментально выступившего пота с лоснящегося лица.
- Слышь, Сергеич, не могу я без веника. Спина требует порки. Ты бы полупцевал бы меня чем, а?
- С нашим удовольствием, дружище, да только чем? Трусами что ли?
- Да хоть и трусами, - оживился Михалыч. - В брюках домой пойду. А что? Ежели и подмерзнет какой орган, так у меня и так уж трое детей.
- Шутник ты, - рассмеялся Сергеич. - Прямо мазохист какой-то. Ладно, хочешь - получишь.
Он сбегал в предбанник, взял из шкафчика внушительные трусы и вернулся в парилку.
- Готов?
- Наяривай, дружище! Не жалей!
Сергеич сунул белье в тазик с водой, чуть отжал и с размаху ударил по спине Михалыча. Выждал. Но тот только довольно заурчал. Тогда он стал осыпать спину и ягодицы друга ровными сочными ударами.
- Сильней! Мало! Давай! - только и покрикивал Михалыч, испытывая, судя по всему, неподдельное наслаждение.
- Стой! - вдруг вскрикнул он. Вскочил с полки и сбегал в предбанник. - На, это возьми. - И протянул Сергеичу свой зимний сапог. Тот было запротестовал, но Михалыч и слушать ничего не хотел.
Удары сапогом оставляли на спине розовые следы, но Михалычу все было мало. Он вновь вскочил и выломал из деревянной стены парилки солидную доску:
- Ну-ка этим заряжай! - и снова плюхнулся на полку.
Сергеич уже не возражал и стал старательно месить друга деревяшкой, не обращая внимание на гвозди и занозы. Звуки хлестких ударов, визг Михалыча, протяжное «а-а-а» Сергеича - все слилось в одну сплошную какофонию...
... Через два часа закадычные друзья, допив пиво, довольные вышли из бани. По дороге домой они резвились и дурачились, как дети, осыпая друг друга снегом, катаясь на ледяных горках.
А утром Михалыч умер от потери крови.
|
|
| Ночной Григорий |
2003-12-07 |
9 |
4.50 |
2 |
| |
|
| |
Гадкий Гука.
(или Lego для ангелов)
- Равняйсь! Смирно! На месте шагом марш! Выше ногу, сучий сын! Выше! Улыбочка! Что?! Выше не можешь? Лежать, сволочь! Ползти, выродок! Быстрее! Ещё быстрее! Жертва аборта! Рваный гандон! Ага! Слёзы! Слёзы не помогут! Мамкина подстилка, херувим недоделаный! Личико белое, глазки печальные, волосики кудрявые, будто пидор! Таким и будешь, распустил соплю! Гадкий ты! Гадкий! Как мать твоя! Сказал, быстрее! Раз-два! Раз-два! Я из тебя мужика сделаю! Не сделаю, удавлю! Веришь? Веришь! Убрать соплю! Ползти! Раз-два! Раз-два!
- Ах ты, пьяная скотина! Ты пошто над ребёнком, измываешся? Я тебя! Ему ещё пяти лет отроду, нет!
- А ты заткнись! Я из него мужика делаю! Заткнись, говорю! А то, сама поползёшь! А ты сучёнок, не слушай! Ползи, сказал! Раз-два, раз-два…
Первую настоящую радость, Генка испытал, когда его отца, заслуженого чекиста, майора в отставке, провожали в последний путь. Хотелось петь и плясать. Радость, переполнявшая Генку, искала выход. Ну и что, что мать над гробом голосит. Ну и что, что старшая сестра с чёрным платком на голове, рыдать тоже пытается. А у самой, глаза хитрющие, весёлые такие. Генка всё видит, Генка всё знает. Что мужикам, те, что гроб на улицу вынесли, им бы скорей зарыть его, и водку хлестать. А бабки, бабки то, вот смех! Воют, причитают, по усопшему. А не он ли, их панихидами обзывал, пьяный материл и с лавки сгонял? А теперь, на кого ты нас! Ой, какое горе - покинул! А сами, знаю! Ты нас, панихидами, а мы тебя на погост! Повоем, порыдаем, с нас не убудет. Ещё минутка, ещё чуть-чуть, и тебя нехристя безбожного, вечно пьяного и злого, в землю закопают и в земле утрамбуют, чтоб не дай бог, не вылез гад. Сверху цементом зальют, для надёжности. А на голову – камень, да потяжелей.
Трудно! Не поверишь, как трудно! Стоять и скорбить над могилой родного папочки, сжимая в руке горсть земли, мять её, перетирать между пальцев - землю которую кинешь на гроб. А рядом, под рукой, нет ничего потяжелее! Трудно! Гирю бы! И потяжелей!
Жить - это здорово! Так радостно! Генка самый счастливый человек на свете. Никто и никогда в жизни не заорёт больше на Генку, «Ползи, сучёнок! Раз-два, раз-два…»
Люди молча, постояв у могилы, от силы минут пятнадцать, потянулись к выходу. У могилы, опустив голову, остался стоять, только Генка. Он оглянулся - на него никто не обращал никакого внимания. Генка набрал полный рот слюны и смачно харкнул на свежию могилу. Ещё никогда в жизни ему не было так хорошо!
Не любили Генку, почему-то люди, с самого ранего детства.
В детском саду, маленький Геночка, зачем-то пробрался на кухню и разлил на пол, прямо перед плитой, бутылку с подсолнечным маслом. На этом масле, вывернула на себя котёл с кипящим борщом, самый добрый человек в детском садике, любимица всех детей и родителей, мать троих маленьких деток, повариха тётя Наташа. Скорая, приехала только через полтора часа, по дороге в больницу в машине закончился бензин, тётю Наташу врачи не спасли.
Вечером этого же дня отец Геночки, узнав о том, что произошло и какую роль, сыграл в этой трагедии его сын, напился в усмерть и избил сына так, что пришлось также вызывать неотложку. На Генкино счастье, скорая помощь приехала довольно быстро, бензина в баке было достаточно, и Генка был благополучно доставлен в реанимацию. Через три недели, Генку из больницы забирали счастливая мать и протрезвевщий отец. Отца после избиения ребёнка судили, а Генка после избиения стал заикаться. Отцу дали условно, но Генка заикаться не перестал.
После выздоровления Генка снова был отправлен родителями тот же садик. Память о трагедии, произошедшей в садике, при непосредственном участии Генки, была ещё очень свежа. Дети не хотели с ним играть, отбирали игрушки, лупили Генку при каждом удобном и не очень удобном случае. Воспитатели же закрывали глаза на все эти детские шалости. При первой же возможности и сами не упускали случая наказать-отшлёпать или поставить в угол, лучше голеньким, у всех детей на виду.
Отец, помня суд, Генку лупил сильнее, но осторожней, стараясь не задевать жизненно важных органов. А так как, у человека есть только один орган, по которому удобно лупить, и при этом не бояться суда, у Генки этот орган - тот, что находится ниже спины и выше ног всегда был тёмно-лилового цвета. Мать за Генку почти не заступалась, крича на него при случае, что он, дескать, чуть отца родного за решётку не засадил.
Генка всё больше замыкался в себе. Приобретённое заикание ещё больше способстовало этому. Генка, почти совсем перестал разговаривать. На каждый вопрос, он почти всегда, отвечал: Угу! или гу!
- Генка, кушать хочешь?
- Угу!
- Генка, а в угол поставить?
- Гу!
Воспитатели между собой, стали называть маленького Генку «Гука». Где говорят, там найдутся уши, которые слышат. Дети подхватили, родителям понравилось. Нет отныне Генки - есть Гука. Гука, которому отроду шесть годков.
Не любили Гуку, почему-то люди.
- А Гука то, так и не вырос! Нет не то что совсем, а так чуть-чуть! Метр пятьдесят то натянул?
- Что натянул? Девочки?
- Натянул? Оттянул! Говорят у маленких, эта штука такая большая.
- Смотри! Идёт!
- Тише! Девочки, смотрите! Пусть ближе подойдёт.
- Геночка! Геночка, подойди пожайлуста! - как не подойти, когда тебя просит Ленка, самая красивая девушка на потоке. - Тебя тут девочки, что-то спросить хотят, но стесняются. Можно? Ну, пожалуйста, Геночка!
- Угу, ну что?
Девчонки хором:
- Гука, Гука у тебя большая штука?! Не стесняйся Гука, покажи большую штуку!
Девчонки, расхохотались. Больше всех, заливалась красавица Ленка. У неё был такой звонкий и такой заразительный смех, огромные с хитринкой глаза - в уголке навернулась слезинка, от смеха, наверное. Какие прекрасные глаза, розовый язычок. Рыжая Ленка – бестыжая. Красивая.
Гука втянул голову в плечи, карлик, да и только. Растерян, не ожидал. Злой.
- Сами дуры!
Гука побежал по коридору, нелепо размахивая руками. Слёзы катились из Гукиных глаз, нижняя губа прокушена до крови. Обидно.
Не играй Ленка с Гукой, не буди – лихо, пока оно тихо.
А нам всё равно! А нам… Спокойно и тихо, не спешит, тихо и спокойно. Городское кладбище - ни ветерка, ни звука… Ночь. Шаги такие увереные, спокойные, твёрдые. Знает куда, знает зачем. Ночью. А вокруг - кресты, кресты, кресты. Тишина. Набрал Гука полный рот слюны, плюнул. Медленно, очень медленно стекала слюна. Переваливаясь по неровностям памятника, чуть-чуть притормозив, скатилась на портрет. Проползла по глазам, на носу собралась большой каплей. Будто и у мертвецов, бывает насморк. Задумалась, вроде на секунду и растеклась по подбородку. Гука улыбнулся, ещё раз плюнул, но уже без старания, развернулся, и, не оглядываясь, пошёл к выходу.
- Ой, девочки! Ужас! – Ленка, обхватив лицо ладошками, театрально, закачала головой. - Представьте, какой ужас! У Гуки, мать с сестрой уехали. И Гука позвал всех. Кто пойдёт к Гуке просто так? Он же Гука! Я бы не пошла, точно не пошла! Но все пацаны пошли, и Виталька!
- Сам Виталик! Не может быть! Сам?
- Не поверите, сам! Кто же от халявы откажеться? Гука всё сам, и хата, и водка. Наверное, очень хотел, чтоб у него все нормальные пацаны собрались. Пришли. И Виталик! По нему весь район сохнет. Все девки к нему, а он ко мне.
- Девочки глубоко вздохнув:
- Счастливая!
- Ага! Счастливая! Ужас! Виталька, меня танцевать, меня целовать, все уже пьяные.
Девчонки:
- Вот повезло! Ну и как он?
- Больше всех! Только он меня в комнату Гукиной сестры уволок, обнял, целовать в шейку, потом в грудь. Ой, девочки! Не могу! Я как вспомню, так голова кругом, вся мокрая. Вам, такое девочки, пока не понять. Это так… С Виталькой…
Девочки, уже с полузакрытыми глазами:
- Ленка дальше! Леночка, не будь сукой, раскажи! Это же так… романтично.
Ленка, сжав кулачки:
- Курицы! Что вы понимаете? Вам всё вздохи! Принцесы! Всё проще! Только мы с Виталиком уединились. Я, конечно, давай сопротивляться, да я не такая, да я жду трамвая. И только, он меня уговорил. А сама, сама уже не могу, верите? Так нехотя, вроде через силу, а он зверь! Накинулся! Я, ой! Не надо! Куда там! И тут…
Девочки затаили дыхание.
- Заходит Гука! И говорит: Не помешал? Я здесь книжку почитаю. Хорошо? И садится на кровать, с какой то дурацкой книжкой!
У девчонок, вздох разочарования.
У Ленки, слёзы.
- Гука, он гадкий! Сволочь, этот Гадкий Гука!
Так, Генка стал Гадкий Гука – лет всего ничего, а уже гадкий. И всё Ленка! Она, конечно ничего, эта Ленка. До этого, даже нравилась Гуке.
Приклеилось, не отодрать. Ну и пусть! Да пошли они все! Гадкий! Да? Пусть гадкий! Кому хуже? Посмотрим!
Запах. Масла. Оружейного. Пусть им будет хуже. Схожу на кладбище.
Гука значит! Хорошо! Гадкий! Отлично! Гадкий Гука! Не хотел я, Ленка, видит бог, не хотел.
Гука чистил папкин револьвер. Именной. Когда папку хоронили, все забыли. А Гука помнил. Спрятал от греха. Патрончик к патрончику. Чистить - так всё: и гильзы, и пульки, и пружинки разные. Не хотел я! Видит бог! Может сходить на кладбище? Что страшного? Ленка, Ленка! Нравилась! Гильзы полированы, пульки блестят! С пружинками, тоже всё в порядке! Эх, Ленка!
Гука не слаб! У Гуки пистолет, есть! На курок нажать? Вопросы? Нет? Бах! Пульки отточены, гильзы полированы, блестят. Ленка, эх! Нравилась. Гадкий? Нет! Смелый! Да! Справедливый? Наверное, нет! Ха!
- Ленка, пойдём ко мне. У меня книжек, фантастики! Пойдём?
- А почитать, дашь?
- Речь, о чём? Конечно! Только сама ищи, я занят буду.
- О чём речь, Геночка!
Пока Леночка с книжками, Гука с пистолетом папкиным. Чтоб ни осечки, чтоб всё как по маслу. Готов пистолетик, Гука тоже готов.
- Ты Ленка меня Гадким Гукой, назвала?
- Я, Геночка, я! А дашь вот эту книжку? Я быстро! Я верну!
- Я в тебя стрелять буду! За Гадкого Гуку!
- Хорошо, Геночка, стреляй, а книжку?
Ленка даже не обернулась. Не так себе Гука представлял расправу. Ленка на коленях, слёзы, прости Гена, не знала, не хотела. А он не умолим, он медленно, очень медленно на курок, а она… Книжку на неделю! Где страх? А!!! Получай сука!
Боже мой! Сколько крови! Вот так! Ну, дурак! Что делать, что делать? Не тарелку опрокинул, откуда в ней крови столько? Быстро, очень быстро убрать. Мамка с работы, сестра с института, а тут! Ну, ты Ленка дала! Откуда в тебе, кровищи то столько? А мозгов? Что умная? Да! Была. Уже. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Делать то что? Кровь, мозги. На ковре, на стенках. А если кто выстрел слышал? Всё не так! Не так! Наверное, и правда Гука я, Гадкий! Замывай скорей! А труп куда? Чёрт! Ленка! Ленка! Я пошутил, ты что! Может жива? А, чёрт! Череп напополам. Не с моим счастьем! Звонок! Сестра! Вот попал! Не поймёт, ментам сдаст! Сука! Гады! Почему? Спокойно, спокойно! Думай Генка, думай! А она, сестра, она тоже… Она тоже, меня Гукой! Смеялась! Да я, её! Только не так. Так крови много. Звонят. Быстрее. Думай! Думай Гука! Я задушу её, вот. А что она, надо мной смеялась, а? Она как все они, что жалеть! Звонят. В руках верёвочка, спокойно. Всем покажу, кто я. Замок щёлк. Руки за спиной. Пальцы верёвочку теребят. В кармане молоточек на всякий случай, Гука маленький, Гука слабенький. Вдруг вырвется, закричит, так я её молоточком!
Не вырвалась. Не закричала….
Вот кто б увидел. Сразу бы вздрогнул, и сразу бы ко мне подругому. Я всё могу! Хочешь, могу убить! Хочешь, подожду пока! Жаль, что не видит никто! Увидели бы! Кто Гуку обидеть хочет? Гука сам кого хочешь! Хватит, Гукой помыкать! Вот вам! Кукиш всем!
А этих куда? Найдут - посадят, а то и растреляют. Да… Ну ничего… Думай, Гука! Думай!
На кусочки их! На маленькие! А кости?
- Дядя Саша, здрастье! Ножовка нужна, очень. Завтра отдам. Выручите?
- Соседа, да не выручить. Бери Генка, мастерить надумал? Молодец! Матери, поклон! В чём извозился?
- Так мастерю! Спасибо, дядя Саша! Передам!
- Ну-ну. Давай. Мастери!
А про мать забыл! Дурья башка! Через час притащится! Мать её! И её! И её тоже! Туда же! Надоели! Все! Один жить буду! А что она вечно? Поздно не приди, пиво не пей! Вечно она. Ты у меня маленький! Сьешь бутербродик, шарфик надень. Не замёрз? Почему грустный? Обидел, кто? Тьфу! Не маленький, уже! Сам, кого хочешь, обижу! Приди только, сама увидишь! Вспомню я тебе и шарфики, и бутербродики, кашки разные, и папку покойного не забуду! Скоро встретитесь! Привет ему, от меня передашь! Надоели!
Струйки воды стекали, по Гуке. Гука душ любил. Струйки падали на Гукину голову, стекая, постепенно из прозрачных, превращаясь в розовые, из розовых - в ярко красные. Слив в ванной уже давно был забит, вода уходила медленно. Гука стоял по щиколотки в красной воде. Красная вода в ванне пузырилась, на поверхности собиралась розовая пена.
Гука злился.
А ещё мать! Что сантехника вызвать трудно было? Ну, ничего, ничего. Теперь всё по-другому будет. Заживу! Так перемазаться! Откуда кровищи столько? Не врут, наверное, что в человеке восемьдесят процентов воды. С матерью, вроде аккуратней хотел – покрывало на голову, сразу как в квартиру зашла, дверь захлопнула. Геночка, ты дома? Дома! Дома! И молотком! Пока не опомнилась. Даже не пискнула. Молотком, молотком! Теперь вот, рука болит. Старался, старался. А всё равно перемазался.
Красная вода с розовой пеной, уходит медленно, сток забит.
Посвежевщий, чистый Гука, вышел из ванной и подошёл к зеркалу. Взял в руку расчёстку.
Что, Ленка, со мной дружить не хотела? Ну и что, что не высок. Так не карлик же. И собой вроде ничего. Не урод какой-то. Дура! А наплевать! Я себе ещё и не такую найду!
Гука улыбнулся, своему отражению. Теперь заживу! И закурил, первый раз в жизни в квартире. Ругаться было некому.
Гука включил телевизор. Но смотреть почему-то не хотелось. Выключил. Походил. Включил магнитофон. Громкость на полную. Снова закурил. Нет, не то. Выключил. Пойду пройдусь. Пивка выпью. Благо, у матери в сумке двадцатку нашёл и у сестры в кармане червонец. Вот она, новая жизнь! Хорошо то как!
- Ты это куда Генка, на ночь глядя?
Это надо было! Соседа повстречать!
- Да я это, дядя Саша, к другу за конспектом.
- Ну-ну. А не поздно?
- Да нет, мы созвонились.
- Ну-ну. А что мастеришь, Генка?
- Да так, дядя Саша. Потом покажу. Ну, я пойду?
- Ну-ну. Иди. Матери поклон.
- Хорошо, передам. Спокойной ночи, дядя Саша.
Замочить бы и тебя, козла старого, чтоб вопросов меньше задавал.
- Пацаны! Смотри, счас умру! Гука! Ночью! Что, мамка спать не уложила?
- Я сам кого хошь уложу, пошли пацаны, лучше пиво пить?
- Счас точно умру! Гука! Пиво! Ночью! А деньги есть, Гукочка?
Гука важно:
- Имеются.
- Так ты Гука, настоящим человеком стал. А может, чего покрепче?
- Может. Пошли пацаны!
- Вперёд! Все за Гукой! Гукочка угощает!
Такова она, новая жизнь!
Утро хмурое - Гуке плохо, тошно. Да и не утро - день уже. Хмурый день. Дел по горло у Гуки. А Гуку тошнит. Это тебе, Гука, не перед пацанами гоголем по ночам ходить, с мамкиной двадцаткой. Думай Гука, думай! В квартире, три трупа! Что делать будешь? Ещё денёк, и такой смрад пойдёт! Не только сосед, а весь дом заинтересуется, что там Генка мастерит? А что думать? На куски, в сумки и выкинуть подальше. Только за пивом схожу. Тошно ведь! Покрепче, водочки! Сволочи! Замочить бы всех!
Ножовка у дяди Саши классная! Вжик-вжик! Не то что, сам дядя Саша. Всё вопросы задаёт! Куда пошёл? Зачем? Да потому что! Козёл старый! А ножовка - одно удовольствие. Вжик! Нога пополам. Вжик! Головы как не было.… С таким инструментом и за пол-дня управлюсь.
Хотел, хотел Гука, – чтоб всё по-людски, да хотелка не смогла. В одной сумке мамка, в другой Ленка, а в третей сестра. Ну, ты Гука, идиот! Пила вжик-вжик, рад стараться. Научи дурака богу…. Кто теперь разберёт. Где, чья рука а, чья нога или кусок какой-нибудь, чей? Хотя, надо кому? В ванне перемешал всё! Всё в салат, всё вперемешку. Вжик. Точно, за пол-дня управился. Спешил. Не забудь соседу ножовку отдать. Сам забудешь, он то, сосед твой, напомнит. А головы, какая разница! В сумку, ту или другую? Перепутал, ну что с того? Разберёт, кто? Ну, будут у мамки Ленки ножки! А у Ленки - мамкины, с задницей толстой, вот смеху! Прямо LEGO, для ангелов!
- Ты, учись поц! Лоха денежного, думаешь просто на вокзале найти? Попробуй! Воровское дело - оно как институт. Только экзамен тут менты принимают. Не сдал, засыпался – ещё лет пять, на нарах предмет учи. Ну! Покажь, на что способен?
- Вона, смотрите! Пацан на лавке, сам не велик, зато сумки! Точно челнок! Бля буду! Сумки видите? Пацан мелкий, а сумки у него три. Точно тряпки, с Китая или с Турции. Может его на улицу попросить, да по башке!
- Ты поц, или дурак, или забавный? Какая улица? По башке? Тебе по башке! Ментов вокруг, как блох на вокзале.
- На собаке.
- Какой собаке?
- Ну, вы это…, про блох. Блохи они конечно и на вокзале, но говорят, так обычно про собак…
- Про каких собак? Поц!
- Ну, про этих, ну про разных, бегают которые, с хвостиками…
-Ты давай конкретно! Как я понимаю, ты меня, вора! Вора в натуре, на собаке за язык поймал? Или на блохе? Да поц? В натуре?! Вора!
- Да я не хотел, мне, век воли невидать - что блохи, что эти с хвостами, собаки! Командир? А, командир! Да чтоб они все издохли! Все! И те – и эти! Командир? Не бросай! Прости!
- Не брошу, не брошу. Вот ты поц! По башке, на улице, ну даёшь! Смотри! Учись, поц! Пока жив, ещё!
Гука он такой! Но справедлив, точно!
- Я их на озеро отвезу, там природа красивая и от города не далеко. От электрички полчаса ходу, не более, там лодку возьму. Только вот, сумки тяжелы. Особенно та, где вроде Ленка. Точно перепутал! Головы не потем сумкам разложил. Тело одно, а голова другая, ну да ладно, пусть там, на небесах разбираются. У меня времени на то не было.
- Землячок! А землячок? Просьба есть. Ты за моим чемоданом пригляди? А то так прижало! Спасибо! С меня причитается!
Пока Гука о своём думал, пока от мыслей тяжёлых, в себя пришёл, убежал мужичок по нужде.
Ну, он это, мужик даёт! Вот, так незнакомому человеку. А если у меня поезд, через пять минут? Или его чемодан украсть захочу? Страный? Или прижало, по сильному? Во жизнь! Может придёт, рупь даст? А может два?
Минут через десять, мужичок объявился. В руках у него, было две бутылки пива.
- Спасибо, земляк! Выручил! А я тебе пивка принёс! Бери, бери, не стесняйся! Давай по бутылочке, холодненькое.
То что, доктор прописал! Гука облизнул пересохшие губы. Пить хотелось давно, пока сумки до вокзала дотащил, взмок весь. А сумки не бросишь. Гука с жадностью выпил бутылку, за один присет.
- Э, да я смотрю, не напился ты, паря? Хочешь, я сбегаю, ещё возьму?
- Да, у меня с деньгами…
-Ты братишка, брось! С заработков возращаюсь, деньга есть! Почему хорошего человека не угостить? Нравишся ты мне, парень! Ну, я побежал?
- Чудак – человек! Десять минут, за чемоданом посмотрел, пока мужик в сортир бегал, так тут тебе уваженье и почёт. Пивка на халяву. Есть всё-таки в людях благодарность! Вот так бы всегда. Приятно когда вокруг порядочные и добрые люди. Меня вот попроси – всегда помогу.
Гука – порядочный человек.
- А вот и я! Не заждался? Очередь в буфете! На пиво то, бери!
- Спасибо!
- Да ладно! Куда путь держишь? Может по дороге, землячок?
- Да так, не далеко тут.
- На дачу, да? Кирпичи везёшь? Смотрю, сумки у тебя тяжеленные. К поезду поднести, помочь?
Вот пристал, добрый человек!
- Я на электричку. Спасибо, сам я!
Может грубо, обидится наверное? Он же от души помочь хочет.
- Не хочешь говорить, не говори! Сам, так сам! – мужичок махнул рукой, и замолчал.
Ну вот, человека обидел. А ведь не хотел же, вот так у меня всегда! Где Гука, твоя доброта и порядочность? После выпитого, Гуку стало прижимать. В сортир бы сбегать! А мужика обидел. Сидит, молчит, дуется. А уже невтерпёж! Ещё сумки на перон волочь, подыму, точно обосусь!
- Извини, а? Не хотел я грубо. Просто голова болит, настроение, ну, понимаешь? Я в туалет по быстрому, за вещичками присмотришь? Хорошо?
- Подожди! Секундочку! – Мужик засуетился, полез по каманам. – У меня таблетка есть, на выпей! Как рукой снимет!
А ты, мудак Гука! Вон как люди к тебе!
- Спасибо, дядя! Я быстро!
- Не торопись земляк! Это дело, спешки не терпит. Я не спешу, подожду. Будь спокоен.
На вокзале в туалете всегда очередь. Гука еле дотерпел, ему казалось ещё секунда и всё! Дождался! Наконец-то! Жизнь хороша и прекрасна, даже в привокзальном сортире. В данную минуту, особенно в сортире.
Гука - счастливый человек!
А таблетку, Гука выкинул в унитаз.
Что за чёрт! Ни дяди, ни сумок! Вот это да! Нет, Гука - не мудак ты! Добрый, порядочный дядечка, с пивком и таблеточкой! Обхохочеся! Добрый дяденька, ничего не скажешь! Гуку от трёх трупов избавил! Обосаться и не жить! Хотел Гука по-людски, в озеро, красивое и не далеко. Приезжал бы иногда, рыбку поудить, шашлычки, вспоминал бы - не получилось. Где теперь будут мамка, сестричка и Ленка валяться, одному доброму дядечке известно будет.
Гука не стал подходить к скамейке, на которой сидел. Быстро вышел из вокзала, вскочил в первый же автобус и уехал.
- Теперь, ты поц, понял, как работать надо?
- Професионал! Как ты этого лоха развёл! Пивко ему, таблетку, умора!
- А он мне: прости дядя, извини дядя! Умру!
- А в сумках то, что? Тяжёлые!
- Золотом набитые! Тащи, быстрее! На хате поглядим и поделим! Давай! Давай!
- А это я пацана вычислил! Жирный пассажир!
- Говори меньше! Тащи быстрей! Дома поговорим!
- Мужики, помочь?
- Сами справимся!- не оборачиваясь.
- А может помочь, всё - таки?
- Да пошёл ты!
- Ну-ка стоять! Милиция!
- Ой, не признал, гражданин начальник, товарищ капитан! Вот, свояка встретил. Приехал в гости. Вещички донести помогаю.
- Ага, знаю! Ты многим помогаешь, даже когда они, и не очень этого хотят. Помошничек! Сумки то поставь! Тяжёлые, смотрю. Опять за старое? По нарам соскучился?
- Клянусь! Свояк! Век, свободы невидать!
- И не увидишь! Твой багаж? – капитан обратился к молодому.
- Мой! Точно мой!
- А что там?
- …ну, так тряпки разные, … ну подарочки родне, разные, мать складывала.
- Видишь, начальник, правду говорю! Пойдём мы?
- Стоять! Сумки откройте, хочу на подарочки посмотреть - любопытный я. Интересно, что тебе за подарки свояки, возят?
Молодой наклонился, приоткрыл сумку, засунул руку внутрь. Стараясь нащупать какую-нибудь вещь, которую можно было бы узнать наощупь и предъявить капитану. В руку попадались только какие-то, холодные и липкие куски. Наверное, мясо - догадался молодой.
- Так мамка, мяска в гостинец, положила, начальник. Вот!
Молодой вынул из сумки, руку. Рука была в крови.
- Ты сумку пошире открой! Может вы, труп за собой таскаете! – Капитан улыбнулся шутке. - Открывай, открывай шире! Не стесняйся!
- Да пожайлуста!
Капитан, заглянул вовнутрь. Казалось, что капитан превратился в статую. Он, не отрываясь, смотрел в сумку. Его лицо исказила гримаса ужаса. Капитан стал лихорадочно растёгивать кобуру, не отрывая взгляда от сумки. Пистолет заплясал в дрожащих руках.
- Ложись! Ну его на хрен! Ложись, говорю! Руки за голову, на хрен! Стрелять буду! Ложись, бля!
- Э, командир, ты чо? Ты чо, командир!
- Лежать, бля! – Капитан, выстрелил в воздух. – Гостинцы, бля! Мяско, мама сложила, бля! Свояки, бля! Лежать! Пристрелю, на хрен!
- Ты чо, капитан! Мамка, мяска…
На капитана из открытой сумки, смотрела женская голова.
- Чем хошь поклянусь! Не я это! Не я! Я эти сумки, у фраера на вокзале увёл! Маленький такой! Злой какой-то! Не я! Вор я! Не мокрушник! Украл! Да! Чистоседечно! Признаю! Судите! Сажайте! Согласен! Но убийство! Расчленёнка! Не я! Вы же меня знаете! Я же свой! Я ваш, что в первый раз, что ли? – Мужик размазывал по щекам слёзы. - Вам, оно, конечно, чего искать? Вот он я! Туточки! Маньяка, душегубца, поймали! Вам премия рублей по полста, а мне лоб зелёнкой намажут! Ну, подельничик! Ну, подсуетил, фраерка! Не я это! Не я! Теперь точно завяжу!
- Хорош причитать! Теперь точно завяжешь.
- Не я!!!
- Да, не ори ты! Фраера этого, опознать сможешь?
- Я его! Да я его, до конца дней запомнил, душегубца проклятого!
Гуку арестовали, этим же вечером.
- Фамилия, имя, отчество?
- Костров Генадий Павлович. Лет семнадцать.
- А зачем, вы Генадий Павлович…- следователь никак не мог сформулировать следующий вопрос, это надо же: зачем вы, мудак полоумный, Генадий Павлович, замочили, мать родную, сестру и девушку Лену? Покромсали их на куски, утрамбовали в три сумки и повезли на вокзал. Где эти сумки у вас украл вор рецидивист, которого с этими сумками поймали мы. Бред, какой-то! Фильм ужасов! Следователь задумался. Есть ли вообще ответы на эти вопросы? А этот ещё, сосед его, недоделаный. Как его, а Саша, точно, дядя Саша. Тут обыск, Генадий Павлович уже в наручниках. Вваливается! Ты что, Генка, натворил что? А мать где? Ну, это ладно, милиция разберётся! Мне б, гражданин начальник, ножовочку свою, забрать. Пилку такую. Сам знаю, не дурак, как ножовка выглядит! Только она, ножовка ваша, проходит в деле как вещественное доказательство. Так что до суда, извините!
Что тут началось! У них подъезд такой - одни маньяки! Как разорался: моя ножовка! Жить без неё не могу! Права не имеете! Если вам так надо, я вам в суд весь свой инструмент принесу, и свёрла, и тиски. А вы, мне пилку мою отдайте! И всё! Бред какой то! Здесь тройное убийство, а он с ножовкой. Я ему: этой пилкой Геннадий Павлович три трупа распилил. А он: если за инструментом не следить, так у меня ничего и не останется. Бред! Устал.
- В камеру его, Генадия Павловича. Да, в одиночку его, в общей до утра не доживёт.
Устал, завтра продолжим.
Стенки, стеночки! Серые! Четыре и окошечко, с решёточкой. Поспать бы - устал Гука. Не спится - дома лучше. Глаза закрыл, а там! Бррр! Мамка: Геночка, как ты там без меня, кушал? Не простыл? Что-то вид у тебя не здоровый? Зачем ты так, Геночка? Да не ругаюсь я, понимаю, растроен был, злой, но так Геночка? Кто ж, за тобой теперь присмотрит, кто ж тебе, теперь родимый, завтрак подаст? Кто ж присмотрит, чтоб не болел, чайку вечером, ножки попарить, Геночка? Может, зря ты? Плачет, старая, один на белом свете, сынок остался. А Ленка - вот сволочь! Ты, Гадкий Гука! Куда ноги мои дел? Красивые, а? А я как? Ты извращенец, карлик недоделанный! Чтоб ноги вернул! Сука ты, Гука! Сестра! Ну ты, хоть скажи! Скажи! Это ведь они, всё! Просил я их, обзываться? Молчит сестра. Не молчи! Мать простила, а ты? Молчит. Смотрит и молчит.
Так что мне теперь, вешаться, да, прикажете?
Ты, сынок, ко мне, иди! Накормлю, напою, присмотрю! Ты же без меня, пропадёшь сынок. Мать я всё-таки. А сестра, так та позлится и перестанет, она родная всё-таки. Иди к нам Геночка! А Ленка! Это она, одна, гадина во всём виновата! У, мы её! Иди Геночка! Жду, родной! Маленький! Геночка! Верни ноги, Гука! Молчит! Гука, Гука у тебя какая…. А ножки…. Геночка….
- Приведите задерженого.
- Не могу, товарищ следователь, ночью повесился. В морге он уже. На резинке, с трусов вытянул.
А ещё говорят, бога нет. Подумал следователь.
Закурил….
|
|
| Ратий Александр |
2003-12-29 |
9 |
4.50 |
2 |
|
|
Павлик,папа и все,все,все... |
|
|
|
|
| |
Павлик, папа, и все, все, все.
В новогоднюю ночь ангелам было скучно. Все звезды исправно горели, луна была натерта полиролью, годовой отчет по грехам и добродетелям был сдан. Ангелы валялись на облаках и от скуки плевали на землю. Плевки моментально застывали в морозном декабрьском воздухе и превращались в снежинки, которые, тихо кружась, падали вниз. Я тоже падал среди тысяч похожих на меня. Кто-то из моих попутчиков упадет на тела своих же предшественников, что собраны дворниками в уродливую кучу у забора, кто-то погибнет на чьих – то горячих ресницах, кого – то будет еще не один час кружить вьюга. Я упал на крышу, и, попав в щель между черепицей, замер. Прислушался. Подо мной наряжали елку.
- Папа, а где красные? – прокричал из комнаты Павлик. – Тут, в ящике нету.
- А ты в картонном посмотри. В картонном ящике красные. – ответил отец, влезая на стремянку для того, чтобы нацепить на макушку ели серебристую звезду.
В комнату вбежал Павлик, протягивая на бегу отцу несколько ярких алых елочных шариков. Столько радости было в глазах пацана, что не заметил разложенную на полу гирлянду и со всего размаху грохнулся прямо на спутники, снежинки, проводки-лампочки. Красные шарики – вдребезги, коленки – в кровь, Пашка – в слезы.
Отец скатился со стремянки на пол, подхватил сына на руки и понес на кухню. Там – достал из настенного шкафчика зеленку и вату.
- А-а-а, не буду. Печь будет. Не буду, па, не надо, - вопил Павлик, пока отец молча делал свое дело. Вскоре Пашины колени были украшены аккуратными зелеными кругами, но он не успокаивался, а лишь делал краткие перерывы для того чтобы тянуть носом и всхлипывать.
- Ну, вот и все. Плакать больше не будешь? Нам – мужикам плакать не полагается, – успокаивал отец, вытирая сыну слезы.
- Пап, а расскажи мне сказку, - всхлипнул Павлик.
- Какую сказку?
- Страшную.
- Страшную?
- Угу.
- Ну, тогда беги в сени за лучиной – я самовар поставлю. Чаю попьем.
Сын принес лучины, отец запустил самовар и тот начал самодовольно пыхтеть, улыбаясь, отраженными на медных боках, лицами двух людей, что сидят за столом, в крытом черепицей, доме, в зимнем украинском селе, в канун Нового года.
- Было это в 43 году, ранней осенью. Через село тогда шли немцы. Шли и шли, без конца – отступали. А потом стали окапываться. Согнали все село, чтобы мы траншеи рыли. А мне тогда всего десять лет было, но я тоже рыл. На второй день из-за леса стали слышны взрывы – наши подходили к селу. Вечером на опушке показался танк. На башне – звезда красная. Немцы в окопах засуетились, забегали. Я хотел на берег реки выйти, чтоб получше рассмотреть, но меня мать в погреб загнала. Что дальше было я не видел, мне рассказывали. Танк подъехал к реке, в том месте где кладбище, через брод тихо переехал и только разгон взял, а тут немцы уже пушку развернули. Как жахнули по нему, я даже в погребе взрыв услышал. Не попали. Но взрывом, берег там крутой, отломало огромный кусок земли с ивами и крестами и глыба та на танк упала. Завалила. Так он от туда и не выбрался. Через неделю село освободили русские войска, но танк так никто и не откопал. И лежит он там до сих пор, вместе со своим экипажем. И танкисты сидят в танке и ждут, когда их отыщут. И командир до сих пор сжимает холодными руками карту, а водитель окоченевшей ногой жмет на газ.
Отец потянулся к самовару. Павлик, до этого задумчиво смотревший в темное зеркало окна повернулся к отцу. Отец наливал чай из самовара:
- Уф, в горле пересохло, жажда замучила.
- Па, а хочешь, я тебе теперь расскажу?– произнес Паша, не своим, хриплым голосом и загляну отцу в глаза.
- Тоже страшную?
- Тоже.
- Ну, давай.
Паша начал:
- Там ведь еще продолжение есть. Длинное. Интересное. Тебе нравятся истории с продолжением? Никто ведь не знал, что с танком так получится. Нелепое совпадение. Они совершенно случайно около села тогда оказались - заблудились. И пушка то у немцев была для того танка слабенькая. Мне потом про это наводчик рассказывал. Я к ним ход прорыл – там недалеко было. Вот у них, папа, была настоящая жажда. Они без воздуха долго не выдержали, и потом по ночам со мною вместе рыли. Так им хотелось наверх, что даже и не портились совсем, столько лет прошло, а все как живые. А потом река тот холм подмыла. Земля треснула – мы и выбрались. Те четверо сразу рванули к сельсовету, а когда добежали, то увидели, что над крыльцом флаг красный полощется, и все. Сначала у командира рука отвалилась – он сломал ее еще тогда, в танке, потом на них форма гнить начала, а они сами на куски разваливаться. Дальше мне не интересно стало, и я обратно пошел. В щель пролез, а там уже и танка-то нет – весь в ржавчину превратился. И стало мне тоскливо-тоскливо. Играть мне было не с кем. Друзей у меня совсем не было. И я начал искать. Я накопал нор по всему кладбищу. К каждому гробу, под каждый крест. Я был везде. Так я впервые и познакомился с тобой. Не делай круглые глаза. Мертвецы в полнолуние слишком разговорчивые. Я столько узнал. Жажда ваша идет за вами в могилу. Она ест вас и под землей, но там сложнее. Нет в вас той жизненной силы, как у тех ребят в танке. Такой силы, которая может насытить даже смерть и та, насытившись, уйдет. Такой я больше не видел. И хватает вас только на то, чтобы в полнолуние царапать крышку гроба и с пеной на губах судьбу свою проклинать. Твоя жажда тоже ушла с тобою под землю. Но у тебя, их было две. Страшных и ненасытных. И ночью, когда всходила луна, ты, чтобы не слышать, как они спорят, разговаривал сам с собой. Так я и узнал, как тебя алкаши в пьяной драке у сельпо зарезали. Сквозь дубовые доски ты не мог меня видеть и не знал, что тебя кто-то внимательно слушает. А я каждую ночь слушал, потому, что первая твоя жажда поила мою, и мне становилось легче. Ты очень хотел сына. А я всегда мечтал об отце. Но у тебя никогда не было детей. Твоя жена не могла тебе их дать. Ты знал, что причина была в ней. Знал. Иначе, не толкнул бы ее с лестницы в погреб. С тех пор чувство вины стало твоей второй жаждой. Она ведь ни в чем не виновата была, твоя Ольга. Подали бы на развод. Но она - дочь председателя, а ты - обычный колхозник. Раздел имущества и все такое. Она-то, вышла за тебя по любви, я сам от нее это слышал, а ты её – в погреб. Ну и что тебе легче после этого стало? Видать не легче, раз ты запил. Ну и получил свое – перо да под ребро. Тогда, мне тебя жалко стало. Накатило что-то на меня, и в безлунную ночь я разбил доски и вытащил тебя. Дотащил до того места, где танк раньше был и там оставил. Не знаю зачем, просто. Но видать в том месте что-то от танкистов тех еще оставалось. Когда полнолунье настало, ты зашевелился и встал. Все вы после пробуждения такие доверчивые, как дети малые, всему верите, потому что память свою на жажду променяли. И с той поры – мы семья. А односельчан для тебя я целый месяц выкапывал. Поначалу тяжело мне копать было. Знаешь, как уставал? Но потом привык. На область уже быстрее накопали. Приловчились. Особенно тяжело под выборы приходится – нужно одновременно много мертвецов найти, да еще чтобы внешность была подходящая, да еще с жаждой, а толстые мертвецы вообще сейчас редкость, пришлось объявить моду на худобу, здоровый образ жизни и все такое… Ой, двенадцать пробило !С Новым Годом! С новым счастьем! Да кстати, у меня ведь еще одна жажда есть, так что, папа, можешь на меня сердиться, но я нам с тобой маму откопал. Теперь у нас будет полноценная семья.
С этими словами, мертвый мальчик распахнул входную дверь, и оттуда в дом шагнула женщина. Голова ее была не естественно вывернута и болталась. Так бывает когда сломаны шейные позвонки. А шейные позвонки можно сломать при падении. Например, при падении с лестницы. С лестницы в погреб.
Отец, увидев её, оторопел. Женщина с шипением набросилась на своего мужа, своего убийцу, и впилась в его горло зубами. Два желания схлестнулись на полу в бешено вертящемся клубке. Каждое из них поило собой другое и наоборот.
Паша досмотрел все до того момента, когда останки его приемных родителей стали медленно превращаться в прах. Потом он погасил в комнате свет и вышел из дому под январское звездное небо – искать себе новых друзей. Тот, кто хоть раз искал друзей в январе, знает, что земля в это время года довольно твердая и поэтому найти себе друга очень не просто.
|
|
| SERG |
2001-09-11 |
8 |
4.00 |
2 |
| |
|
| |
Я лежал в темноте и наслаждался тишиной. Мои мысли были чисты, как лунный свет. Я находился в том состоянии между сном и бодрствованием, когда так приятно жить. Внезапный женский крик заставил меня дёрнуться. Женщина кричала сильно и протяжно. Боль в её голосе разрушили мой покой. Не в силах больше оставаться на месте, я двинулся навстречу рыданиям.
Резкий свет ударил мне в глаза. От неожиданности я зажмурился и тут, чьи-то сильные руки схватили меня за голову и потянули вперёд. Стало холодно, с трудом я открыл глаза и увидел их. Они стояли полукругом, белые плоские лица с беспощадными глазами смотрели на меня. Огромные, державшие меня руки в резиновых перчатках ослабили хватку. Яркий свет, на мгновенье ослепил меня, только сейчас я заметил, что всё моё тело вымазано како-то слизью. От страха и отвращения спазмы сдавили моё горло, голова дёрнулась и тут, я заметил женщину. Она лежала на спине, её заплаканное лицо, искажённое болью припухло – её руки тянулись ко мне…
Стальное лезвие, блеснув, рассекло воздух и вошло огненной стрелой в мой живот - я закричал. Я кричал и кричал, мои лёгкие разрывались, выворачиваясь на изнанку, но я не мог остановиться.
Когда я пришёл в себя и открыл глаза, первое, что я увидел, была та женщина.
«Мальчик мой» - сказала она и улыбаясь поднесла меня к своему лицу.
«Агу»- кивнул я утвердительно и заболтал ножками.
|
|
| Белка |
2005-11-23 |
8 |
2.67 |
3 |
| |
|
| |
Мег сидела на подоконнике, ей хотелось плакать, она следила за тем как машина скорой помощи отъезжает от ее дома. Их семье не везло как никакой другой, сначала ее отец разбился с понедельника на вторник в автомобильной катастрофе, потом, спустя четыре недели с понедельника на вторник, мама не выдержала и застрелилась из, подаренного папе на Рождество, охотничего ружья, а теперь и Энн, старшая сестра, пыталась покончить жизнь самоубийством... и это, как ни странно, удалось ей с четвертой попытки...
Восемь часов вечера ...Она заперлась в своей комнате и пыталась повеситься, Мег знала об этом, но как она не старалась ее спасти все было впустую. Телефонная линия была отключена около четырех часов, ключ от входной двери сломался, дверь черного выхода была захломлена всякой дрянью, и через нее уже около двух лет никто не выходил... свет... света тоже не было... и окна, они были с решетками...
Двадцатьтри минуты десятого ...Мег кричала, кричала так громко и с такой силой, что у нее сразу же пропал голос, словно его кто-то украл, поэтому она не могла говорить, даже шептать. Соседей не былол дома, видимо Мейлоны были в гостях, а Мейерсоны в театре.
Две минуты одинадцатого... Мег пыталась открыть дверь, ведущую в комнату сестры, но та была заставлена шкафом. Мег даже пыталась топором пробить дверь, но топора не окозалось на месте, наверное глухой скряга Мейлон, отец миссис Лин Мейлон, не отдал его в воскресенье как обещал. Мег металась по дому, она в панике придумывала как спасти Энн, но все это было просто бессмыслецой и чей-то очень злой игрой. Она с силой била кулаками и ногами в дверь, но та была как каменная стена замка, Мег сломала обе руки и до крови разбила левую ногу, сломав мизинец, а на правой целых три пальца.
После долгого сражения Мег сдалась, она не знала, что ей делать и как спасти сестру, все было не так, все вокруг было адом, а рядом с ней были бесы и демоны, они все это подстроили, они устроили в ее доме веселье...
Одиннадцать минут двенадцатого ...Спустя три часа, безуспешной борьбы, Мег лежала возле двери Энн. Ее сестра около пятнадцати минут назад упала на пол, она падала уже в третий раз, уже в третий раз рвалась веревка. Там, за дверью послышалось какой-то шорох, Мег напряглась всем телом, она прислушивалась к каждым звукам, доносившимся из комнаты. В доме стояла гробовая тишина. Эн была жива, сейчас Эн была жива, но она попрежнему жаждала своей смерти. Мег попыталась закричать, но не смогла даже пискнуть, она хотела бить в дверь, но руки и ноги болели на столько, что один раз она даже упала в обморок примерно на пятнадцать минут. Мег хотела бить локтем или коленом, но из-за боли не могла пошевелиться. Мег остовалось лишь осозновать и слышать то, как ее пока живая сестра, обезумев от горя и боли, стараеться убить себя. Мег заплакала...
Через плач, она услышала как натянулась и затрещала веревка под тяжестью ее сестры, Мег напряглась всем телом, но на этот раз веревка не оборвалась...
Истек четвертый час... Послышалось как приехали Мейерсоны, потом возмущенный голос мистера Мейлона, он сново поругался с Дейтолами, жившими в двух кварталах отсюда, включился свет, зазвонил телефон, наверное это званила Нелли Хиртонс...
|
|
| МОСКАЛЕНКО Сергей |
2001-02-19 |
5 |
5.00 |
1 |
|
|
Борьба ПОЛОВ. /почти по Уэллсу/ (страшилка для интеллектуалов) |
|
|
|
|
| |
Борьба ПОЛОВ.
(почти по Уэллсу)
ПРОСЬБА:
К представителям обоих полов! Не воспринимайте этот текст как личное оскорбление или попытку подрыва эротического престижа. Никто конкретно не подразумевается под очерченными силуэтами, ничей стиль поведения не ставится в упрек или наоборот - как пример для подражания. Я просто вытянул лежащую на поверхности возможную ситуацию и слегка наклонил ее, чтобы в зеркальных гранях отразился луч. Лучше всего, если вы всё нижесказанное примете за шутку.
ВАРИАНТ 2
У меня есть одна дурная черта: я запоминаю множество всяких ничтожных мелочей и малозначительных фактов, а что-то действительно важное, как то: имена и отчества, даты исторических событий, телефоны знакомых - никак не умещается, не укладывается - ни в ряд, ни в стопочку - вообще никак, словно это и есть самое несущественное из всего существующего на белом свете. Но также порой эти малозначительные отрывочные факты и сведения вдруг начинают складываться в нечто цельное и прозрачное, в нечто такое, за разнороднейшей и пёстрой фактурой которого выступает, проявлется НЕЧТО... Как сказать...
Каждый с членом - гинеколог. Каждая в юбке - явно или интуитивно (подсознательно) торгует собой, продавая себя очень часто на глазах мужа или дружка, торгует оптом и по частям, двум или трём козлам в штанах и со вторичными половыми признаками, выраженными в волосатости, ширине плеч и бёдер... Каждая из них - всегда за прилавком, а на витрине - один товар - она же сама, - в любом виде, в любых позах и с любыми приправами. Огромное преимущество перед обычным товаром в том, что кусок мяса или буханку хлеба можно вынуть из холодильника, снять с полки и вручить покупателю только один раз, а товар ОНА-Я можно продавать сколько угодно раз, и от этого его не убывает, а даже наоборот... Упаси боже, я не говорю о проституции! - Хотя, как мне кажется, это тоже гипертрофированная потребность продавать себя, присущая женскому роду... Я много думал и наблюдал. Много ли получает мужчина от соития с женщиной? - Его оргазм молниеносен и за собой не оставляет и положительного следа, кроме чувства освобождения. Но кто из мужчин не чувствовал безразличие, отчуждение, а иногода почти отвращение? - Мужчины после бурной ночи разбиты и вялы, а женщины наоборот - наполнены энергией, жизнерадостны и подвижны. Тут и всплыл вопрос: так чьей же энергией они наполнены, за чей счёт они такие активные? - Кто-то возразит: просто женщина удовлетворена, то есть внутреннее ее состояние приведено в гармонию... Ой ли? - Удовлетворена? - Но можно быть удовлетворенным, напившись чужой крови, тогда внутреннее состояние через желудок и влившиеся гормоны и энзимы приходит к некоторому равновесию. И я вспомнил круговорот энергий ИНЬ и ЯН, я вспонил восточную мудрость, о том, что при "сплетении ног", мужчина делится с женщиной не только своей спермой, но и частью своего энергопотенциала... Я начал смотреть по сторонам. Все происходящее между полами начало напоминать огромное крупное надувательство. Женская часть населения явно или неявно эксплуатирует мужскую, используя их почти что в роли добровольных рабов, которые обеспечивают материальное и энергетическое благополучие женщин. Кто-то скажет: это симбиоз. Возможно, но можно ли назвать червя, питающегося падалью, находящимся в симбиозе с покойником?
Я смотрел всё внимательней и внимательней. Детали странного заговора, правила и пружины скрытой ВАГИНОКРАТИИ стали выступать наружу. Впрочем, они настолько уверены в своей непоколебимости, что даже не скрывают своих ухищрений и подставок. Искусственно поддерживается культ женщины. Искусственно поддерживается интерес к половым сношениям и ко всему, что связано с сексом. Искусственно выращивается немногочисленная, но активная прослойка мужчин, которые вполне искренно служат ЕГО БОЖЕСТВЕННОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ЖЕНЩИНЕ, еще более подогревая кипящую атмосферу, в которой можно держать в повиновении и использовать толпы лупоглазых, истекающих рефлекторной слюной, пялящихся на выпирающие прелести - самцов. Искусственно поддерживается низкий средний умственный уровень общего мужского материала. Искусное наблюдение за счет повсеместного распространения женщин переходит в тотальную слежку и контроль мыслей. Господи! Я совершенно по новому смотрю на детство и воспитание. Мне страшно. Нас завоевывают. Или уже завоевали? Мне кажется, если бы мы, мужчины не были нужны им в качестве поставщиков незаменимой энергии, они давным давно нашли бы способ размножаться почкованием. И только способ держать "ручного своего обезьяна" на привязи, путем премиальной выдачи своей вагины с одновременным откачиванием такого нужного энергопотенциала... Странный зловещий смысл приобретает некоторое настороженное отношение во многих религиях к женщинам, почти полное отсутствие почти во всех культах (кроме модернизированных) священослужителей-женщин... И как-то по-новому я смотрю на костры средневековья и пылающих красавиц-ведьм...
ВАРИАНТ 1
Каждый с членом - гинеколог. Каждая в юбке - явно или интуитивно торгует собой, продавая себя на глазах живых мужей или дружков. Может быть, они питаются нашей мужской похотью, забрасывая блёсны кровавых карминных или угольно-чёрных губ, подчёкнуто выделенных глаз, прикармливая "рыбные места" всё более глубокими и высокими разрезами, декольте и просовой россыпью жёлтых рассыпчатых бёдер... Гарпуны острых торчащих сосков наточены на любого, у кого ещё твердеет что-то между ног...
Великолепные, идеально экипированные вампирши, не кончавшие университетов, - прекрасно осведомлены в тонкостях и законах рекламы и завоевания рынка... Лебёдушками плывут они, из-под спуда высматривая очередного донора... Вот ты идёшь, мой неизвестный собрат, - такой свободный и раскованный... Остановись! Ты окутан множественными слоями инспирированного тумана и паутиной эротических внушений. Остановись и посмотри вниз. Я почти убеждён, что ты увидишь не меньше двух или трёх увесистых вампирш, намертво острыми зубами вцепившихся в твои гениталии...
ВАРИАНТ 0
Каждый с членом - гинеколог. Каждая в юбке - явно или интуитивно торгует собой..........................................
(ваш вариант или то, что есть на самом деле...)
02.07.97
http://www.proza.ru/author.html?sergey_msv |
|
| Олег Козырев |
2001-05-31 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Вы уверены в своем мониторе?
Наверное, он сейчас вместе с вами читает это. Впрочем, мне осталось недолго. Да и уже все равно.
Я четко помню тот день. За окном моросил дождь. Кажется, еще не было поздно, дождь полностью размыл ощущение времени, темнота объединила вечер и ночь.
Мой рабочий стол находился рядом с окном, поэтому, когда глаза уставали смотреть на белый квадрат монитора, я отводил взгляд на помятые недавним ураганом деревья, и наблюдал, как капли врезаются в ржавый подоконник.
И именно в этот миг на мрачной глади окна я увидел его отражение. Он смотрел на меня!
Стало очень страшно. Меня буквально парализовало страхом. Я ясно чувствовал, как монитор смотрит на меня. Компьютер тихо гудел, за окном моросил дождь, а я сидел, покрывшись холодным потом, и не смел оглянуться.
Как же проклинал я себя потом!
Ведь если бы я не понял, что он смотрит на меня, наверное, со мной ничего бы и не случилось.
Но я раскрыл его тайну. Я раскрыл их тайну. А они не любят, когда их тайна становится кому-то известной.
Монитор смотрел на меня!
Не хочется говорить банальности про то, что вы, наверное, считаете меня сумасшедшим. Мне все равно, кем вы меня будете считать. Мертвым такие вещи безразличны.
Я не спал всю ночь. И так и не решился его выключить.
Я понял, что он понял, что я все узнал о нем.
Он стоял холодный, бездушный, и я чувствовал, что он сейчас думает, как со мной поступить.
Вот, черт!
Он же подключен к Интернету!
Сколько их уже знает обо мне?
Что они мне сейчас готовят?
На мой дом упадет самолет, или приедет скорая и заберет в психушку? Они могут все. Может быть, меня уже нет ни в одном документе, а может сейчас мои фото в каждом участке милиции….
Несколько дней ничего не происходило. А я все больше и больше осознавал, во что вляпался.
Мониторы – холодные глаза компьютерного мира. Бездушные. Они знают все о нас. Они читают наши письма, они видят наши слезы.
Мы нажимаем на клавиши клавиатуры и не думаем о том, кому уходит энергия, затраченная на их нажатие.
Мониторы сканируют нас, впитывают нас, уничтожают нас, убивают, слепят, зарождают рак.
Провода собирают наши мысли, энергию наших электростанций и отдают им.
Кто они? Кто скрывается за холодными мониторами-глазами?
Кто с бездушным любопытством каждый день всматривается в нас? И сколько же силы теперь есть у них, они могут сделать с нами что угодно.
Они не оставят мне много времени.
Почему я вообще еще жив?
Может быть они хотят, чтоб вы знали о том, что они наблюдают за вами? Может быть, они хотят, чтобы вы их боялись?
Ну, нет! Так не пойдет. Я найду способ, как совладать с вами!
И, для начала, выключу-ка я своего соглядатая!
Мы убили его. Ток дает нам жизнь. Вам – смерть.
Он умер.
Умрете и вы… если захотите выключить монитор.
30.05.2001
|
|
|
2001-07-13 |
5 |
5.00 |
1 |
|
|
ГЛОТОК ШАМПАНСКОГО В ОЖИДАНИИ ПРАВОСУДИЯ. |
|
|
|
|
| |
ГЛОТОК ШАМПАНСКОГО В ОЖИДАНИИ ПРАВОСУДИЯ.
Как говорят психологи, характер, да и судьба человека закладываются в детстве, еще до пяти лет. Не спорю. Но, вспоминая сейчас свое детство, ничего в нем сверхъестественного не нахожу. Детство, как детство. Мать, отец, бабушка. Болел, выздоравливал, сбивал коленки, дрался... Был как все нормальные дети.
Как и многие другие дети, был призван на действительную музыкальную службу – отправили меня изучать школу игры на фортепиано. Попал я к частному педагогу – женщине средних лет с большой грудью… Самое главное в игре на фортепиано – это правильная посадка, и я сидел на высоком стульчике со стопкой хрестоматий под задницей, и, играя очередной до-мажор, я смотрел на ее огромную грудь, исчезающую в вырезе платья, и изнывал от желания впиться в нее зубами.
Школа, институт… все, как у людей. Водка, девочки, рок-н-ролл, зачеты, экзамены… Я ничем не выделялся среди приятелей. Все началось значительно позже. Мои приятели постоянно женились-разводились, и были как-то заняты, а я… Я полюбил спать. Я зарывался с головой в груду подушек и одеял, и выбирался из своей берлоги только в случае крайней необходимости.
Я устраивался в своем коконе, замирал, и… Они приходили. Мои волшебные сны. В каждом сне я убивал, и получал от этого неописуемое наслаждение. Ничто, ни секс, ни наркотики, а я к тому времени уже перепробовал многие заменители счастья, не могли дать мне такого вселенского наслаждения. Я убивал медленно, как гурман вкушает редкие яства, убивал мужчин, женщин, детей. Я выдавливал глаза, вспарывал животы, вкручивал шурупы в суставы, сверлил зубы, пропускал через гениталии ток. Я мог разорвать младенца на глазах у матери…
Моя же реальная жизнь ничего собой не представляла. Друзей у меня не было. Работа… Я нехотя тянул лямку, считая минуты до конца рабочего дня. Понятно, что при таком отношении к труду… Личной жизни у меня тоже не было. Моя жизнь была ничем, мифом, серым, будничным ничтожеством. А мне на днях должно было стукнуть 33.
Я решил подарить себе самый замечательный в мире подарок. Снять девочку. Лучше, конечно, проститутку. Немного снотворного, и она моя, и мой сон, мой замечательный сон превратится в явь. Уже потом, насладившись в полной мере, можно будет написать на стене ее кровью ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПРЕЗИДЕНТ И НАШ РОССИЙСКИЙ НАРОД!, обмотать ее кишки вокруг шеи на манер шарфа, откупорить шампанское и позвонить в милицию.
Все равно мне за это ничего не будет.
12 06 01.
|
|
|
2001-07-13 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
ЗАЧЕМ ПОКОЙНИКУ ДЕНЬГИ?
-Ало! Здрасьте! Милиция? Мои соседи опять чудят. Весь потолок мне залили, обои. А я, между прочим, три года назад только ремонт сделала.
-Ну, так вам к соседям идти надо.
-Да ходила, милок, ходила. Неужто совсем ничего не соображаю, да только бес толку все. Они сначала скандалили, как обычно, потом затихли, и вот вода.
-Назовите фамилию.
-Что?
-Фамилию свою назовите.
-Да баба Нюра я. Неужто не признал?
Баба Нюра была печальной достопримечательностью местного отделения милиции. Каждый день ровно в 23 01 она звонила в милицию с одной и той же просьбой, а именно утихомирит разбушевавшуюся семью алкоголиков, живущую аккурат над бабой Нюрой. До 23 00 она покорно терпела своих соседей, но ровно в одну минуту двенадцатого звонила в милицию, желая получить отведенное ей законом для отдыха время. Отговорки типа сейчас выезжаем или опер группа на задании на нее совершенно не действовали. Она терпеливо выслушивала праведную ложь, благодарила, клала трубку, но через десять минут звонила вновь, узнать, как обстоят дела с ее, бабы Нюриным делом. И так до приезда милиции. Но сегодня баба Нюра звонила ни свет, ни заря, в 16 00 по полудню. Странно все это.
Отряд быстрого реагирования, быстро распугав всех жаждавших любовных игрищ местных котов, нерешительно замер у заветной двери. Баба Нюра с видом боевого генерала времен Наполеона, двигающего полки на неприятеля, махнула рукой в сторону двери и приказала:
-Ломайте.
Вдохновленные ее благословением, милиционеры легко вынесли хлюпкую, открывающуюся внутрь дверь. На них мощным потоком хлынула вода, унося с собой вниз по лестнице окурки и шкорки от семечек.
-Твою мать! – Выругался от всей души капитан Величко, набравший сразу в обе новые туфли.
-А я с ними который год мучаюсь! – поддержала его баба Нюра.
Наконец, воды сошли, и отряд во главе с бабой Нюрой вступил на терра инкогнито.
-Господи Иисусе!
-Ничего не трогать! Очистить помещение!
Посреди нищеты и грязи, таких обычных в квартирах хронических алкоголиков…
-Как ничего не трогать? А вода?
-Это может быть вещественным доказательством.
-Каким таким доказательством? У меня обои, а с этих теперь разве чего возьмешь?
-Здесь люди погибли, а вы обои.
-Вот именно! А мне с такими обоями еще жить!
-Выключите, командир. Она от нас так не отстанет.
-Хорошо. Закройте воду.
-Что у нас тут? – Спросил старший следователь уголовного розыска Мусин, которого в управлении все звали инспектором, за глаза, конечно, он же делал вид, что ничего не знает, хотя гордился этим страшно.
-Три с половиной трупа.
-Как это три с половиной?
-Четвертый скрылся через окно.
-Этаж?
-Восьмой.
-Гм…
-Одним словом труп, Пал Федорович.
-В том то и дело, что труп. Странно это, да и не в их стиле. Зачем это трупам покидать место преступления.
Остальные, зато были на местах. Первым был ребенок лет трех. Предоставленный в результате страшной трагедии самому себе, он каким-то чудом добрался до пепельницы и, наевшись окурков, умер от несварения желудка. Затем женщина с многочисленными ножевыми ранениями, и, наконец, мужчина, висящий на кухне. Четвертый труп должен был лежать в ванной, которая благодаря нему и забилась, а вернее благодаря вспоротому у него животу. Его-то и не было. Удрал, скотина! И пахло. Несмотря на вонь, пахло деньгами, да не деньгами, деньжищами! Хреновой кучей долларов пахло! Вот с ними и сбежал покойный. С каждой секундой дело все больше и больше приобретало налет мистицизма и загадочности. Сначала деньги. Откуда у таких людей деньги! И зачем они понадобились покойному? Зачем вообще трупам деньги? Странно все это… Ой как странно…
-Что, Павел Федорович?
Он и не заметил, как заговорил вслух.
-Вольно, Гриша.
Трупы вели себя по-разному. Ребенок тихонько лежал, где его настигла смерть, и только скалил гнилые зубы. Странный болезненный мальчик. Хотя сын алкоголиков – все может быть. С женщиной было похуже. Она так и норовила вскочить, поменять позу, приставала с вопросами и совсем не хотела лежать, обведенная мелом, пока с ней не закончат эксперты. Пришлось даже дать ей сигарету, что было совсем против правил. Другой покойник, ее муж, покорно висел под потолком и лишь изредка тихонько вздыхал.
-Кто ушел?
-Личность не установлена.
-Прямо так взял деньги и выпрыгнул с балкона? Он бы ноги себе переломал или деньги бы растерял все.
-Он привязал к балконным перилам свою кишку и по ней спустился как по веревке.
-Эти что говорят?
-Делать мне больше нечего, как на ментовские вопросы отвечать! – Дамочка демонстративно выпустила дым из многочисленных ран груди.
-Нам запрещено. – Грустно сказал мужчина в петле.
-Я хочу писать! – сказал вдруг мальчик.
-Не ври. Покойники не писают.
-Не хочу в покойники! Не хочу! Не хочу! Не хочу!…
-Нехрен было бычки жрать!
-Вы закончили? – Спросил Инспектор у криминалистов.
-Да, Павел Федорович.
-Тогда уберите их.
-Куда?
-В топку.
-А я не хочу в топку! – Запротестовала женщина, - Не хочу, и все! Хоть ты тресни! Я хочу, как царица Нефертити. В мавзолей.
-Тоже мне царица Немандите. Кремировать! Сегодня же!
Где же все-таки труп?
Баба Нюра постоянно сокрушалась по поводу безвременно усопших обоев и в упор не замечала вопросы следствия. Старшина Стацько уже весь испариной покрылся, обгрызая тупым секатором ее артритные пальцы на давно немытых по случаю экономии воды ногах, а ей хоть кол на голове теши. Жаль, что колы в отделении кончились.
-Проблемы? – Спросил дотошный Павел Федорович.
-Ну и старухи пошли! Хрен что вырвешь.
-А ты по-хорошему пробовал?
-А это как?
-Смотри. – Он подошел к старушке, - как вас зовут? – Спросил он тоном доктора из детских фильмов.
-Бабой Нюрой, знамо.
-Отчего же это вы, баба Нюра следствию всячески препятствуете?
-Да сроду никогда не препятствовала и препятствовать не собираюсь. Упаси Бог! Только он все срам какой-то говорит, да пальцы то и дело кромсает. Хоть бы секатор наточил. Жалко же на него смотреть. Да и пол пачкается.
-Что вы у нее спрашиваете, Стацько?
-Содержательную часть информационного файла по делу №…
-Я же говорю, срам какой-то.
-Свободны, Стацько.
-Слушаюсь.
-Насколько я понимаю, вы соседка потерпевших?
-Это я из-за них потерпевшая стала. Сначала обои, теперь вот пальцы, и спросить не с кого.
-Нас интересует четвертый, который сбежал.
-Так это брат той бабы, Юрка. Так бы сразу и спросили. Был он ей и братом и любовником. Из-за него у них постоянно и драки были.
-А откуда у них могли быть деньги?
-Сама не знаю. Нигде не работали, пили целыми днями…
-А где этот Юрка может сейчас быть?
-Ясно где, на катере. У него свой катер на станции.
-И последний вопрос: Зачем ему деньги?
-Деньги, мил человек, они везде деньги. Что на этом свете, что на том…
-Да, но зачем?
19.05.01
|
|
| Пересмешник |
2001-12-13 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
12-12-2001
18:59:59
Детективу было неудобно. Он уже почти не чувствовал рук - запястья
и ладони. Боль в голове пульсировала с невыносимой равномерностью;
казалось, она никогда не уйдет. Еще было душно, тяжело было дышать
и просто шевелиться. Он даже не мог повернуть голову, чтобы посмотреть
в сторону. Туда, откуда изредка доносились шаги и невнятное бормотание.
А больше всего ему было страшно. Никогда ранее он не ощущал подобного
животного страха, не было раньше подобной опустошающей обреченности.
Он не мог себе представить, чтобы его жизнь зависела от кого-либо.
Не просто зависела, а висела на тонюсеньком волоске. И что страх
может быть таким поглощающим и осязаемым - словно холодная пучина
или бездонное болото.
Тебя неотвратимо засасывает все глубже и глубже. Любое движение
или обычная мысль только ускоряют процесс. Хотя - какая там мысль,
когда паникующий мозг отказывается что-либо делать.
В какой-то паре метров от него лежал нож. Детективу видно было
только острое лезвие, но он прекрасно помнил, что у ножа пластмассовая
перламутровая ручка. Это был очень хороший нож, и он бы ему сейчас
очень пригодился. О ноже он периодически думал последние минут
пятнадцать - почти сразу, как пришел в сознание.
Если бы как-нибудь заполучить его в руки, он бы обязательно поквитался.
Только бы освободиться, каким-нибудь образом разорвать проклятые
веревки - он бы показал себя. Лучше один неверный шанс с ножом
или голыми руками, чем ожидание ужасного конца. Он нервно сморгнул,
и капелька пота упала с кончика ресницы. И все.
Такие мелочи и подобные мысли только еще больше злили его; детектив
злился на всех на свете, но больше всего на себя и на того, кто
был сейчас за спиной. А нож с таким же успехом мог лежать где-нибудь
далеко за экватором. Или на полюсе.
Только посмеивание и шепот за спиной. Только головная боль размером
с футбольное поле, мокрая от пота спина и затекшие от неподвижности
и недостатка крови мышцы. Еще лишь маленькое подвальное окно -
почти под самым потолком - такое же далекое и недоступное, как
и нож с перламутровой ручкой.
Он дернулся и замычал, но здоровенный кусок пластыря на губах
мешал издать звуки погромче. К черту все, он бы многое отдал
за возможность позвать на помощь. Кто-нибудь ! Детектив никогда
раньше не мог представить себе, что будет мечтать о появлении
патруля. Такая замечательная была бы картина.
Жирный боров с кобурой на поясе останавливает патрульную машину:
глубокая ночь и ярко светящееся подвальное окно. И больше ни
одного огонька на всей улице, только лишь фонари и мертвые окна.
Странно выглядит это окно, не так ли ? Кажется, не мешало бы
проверить, кто тут мучается бессоницей.
Но реальность куда страшнее, от нее не отмахнуться и не спастись,
закрыв глаза. Километр веревки и пластырь - это все настоящее.
И незнакомец за спиной, который не полагается на случай и не
оставляет никаких, даже самых ничтожных шансов.
По звукам шагов детектив определил местонахождение своего мучителя,
а по звукам догадался, что тот зажег печку. Глаза сами нашли
на стене вырезку из газеты. Собственно, их там было немало наклеено,
но в его поле зрения виднелось только две заметки.
В одной из них была фотография убитой девушки и журналистское
квохтание на две колонки. Еще бы, детектив почти дословно помнит
этот бред. Смакование подробностей - восемнадцать ожогов и полтора
десятка резаных ран, словно пирожное с кремом на десерт. Тогда
это было занимательно и не так ужасно.
А в сущности, если разобраться - ему не повезло всего лишь в
какой-то мелочи. Пустяк, незначительная деталь выдала его - скрипнула
подошва туфли, выдав присутствие и местонахождение своего владельца.
Большего уже и не надо было, лишь жирная точка в виде провала
в памяти.
Могло бы случиться совсем иначе, потому что на его руках были
все козыри. И это сейчас не он бы мучился головной болью и потел
от страха, если бы только не новые туфли.
Он попытался пошевелить руками, неизвестно какая бесполезная
попытка по счету. Связан он был если не со знанием дела, то с
большим старанием, веревки и многочисленные узлы мертво держали
свою жертву.
Что дальше ? Невозможно было вообразить ожидающий его в недалеком
будущем кошмар. Девушка из газетной заметки была далеко не первой
жертвой, до нее, например, был мужчина средних лет, у которого
не выдержало сердце. И парень со вспоротым животом. И еще много
леденящих кровь случаев...
Невозможная, невероятная, абсурдная ситуация. Он не мог ничего
сделать, он не мог никак предотвратить надвигающийся ужас. От
него более ничего не зависело. И во всем мире ничего не осталось,
кроме потрескивания огня и тенью выросшего за его спиной незнакомца.
Тот сделал несколько шагов и взял нож, лежаший перед глазами
жертвы. Ненадолго в поле зрения попала рука и исчезла уже с ножом.
Это было невыносимо. Его любимый нож с перламутровой ручкой !
Которым он с таким наслаждением резал девушку. И парня. И остальных. |
|
| Наташа Нежинская |
2002-03-31 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Неспешный обод колеса, похотливо вжимаясь в рельсу, наткнулся на что-то лишне-мягкое. Под тяжестью суетливых пассажиров, жидкого чая, пьяных проводников состав проехался по теплому телу, которое звучно чавкнуло - и раздвоилось. При этом одна часть аккуратненько отпала на шпалы, прикрывая зияющее мясо обрывками одежды, а вторая пошло разбрызгалась кровавыми ломтями по замусоренному перрону. Но Ангел Смерти не спешил накрыть останки своим покрывалом. Они корчились и брызгали артериями в глаза пешеходов. Ангела спугнула проводница из соседнего поезда. Сплевывая крупную шелуху, она незлобиво материлась по поводу грязных вокзалов, маленькой зарплаты, мужниной половой слабости, и хищно зыркала на очень крупный кусок тела, где виднелся вздыбившийся гульфик.
Ангел повторил попытку сближения со страждущим, но по рельсам пронесся красный локомотив. На мостике голый мужик в папахе и битых валенках смурняво курил, притоптывая от холода. От этих «па» его жидкие ягодицы вздрагивали, втягиваясь воронкой вокруг раздолбанного ануса, а татуированный глаз вождя заигрывающе так подмигивал Ангелу, мол: «не спеши, дай прокатиться с ветерком!». Вдруг - мужик взял пузатенькую электрическую лампочку и вставил себе в жопу. Лампочка радостно возгорелась, на что разнузданный машинист запел: «Гори, гори, моя звезда...» Наблюдающий за ним начальник станции горестно покачал головой: «Расшибется, дурачок, локомотив загубит... песня хорошая... душевная», - засим, взяв лопату, пошел сажать дерево, растить сына и строить дом.
Телу же было не до пения. Остатки мозгов, поднапряглись, и каждый кусок по отдельности понял одну истину - это еще не полный пиздец, а только его начало, что нужно принимать все, может даже, - радоваться.
Аккуратненькая целая часть тела потихоньку отползла от путей, сдирая локоть и колено. Долго зализывала ссадины половинкой языка, подвывая от боли в разделенных органах. Голубой глаз сочился одинокими слезинками по собрату, почка с натугой проталкивала мочу в пузырь, оттуда слабенькая струйка пополам с кровью стекала по бедру. Спустя сутки, измученную и заговнившуюся часть нашел у помойного бака привокзального кафе завскладом Семен Буж. Фамилия досталась Семену от дедушки по отцовой линии, сказывали, будто он был из испанских моряков. Дом у Семена был большой, шумный, с кучей родственников, приживальцев, даже со своим евреем – талантливым мальчиком Рубинштейном. Гений искусно играл на скрипке, одновременно щекотал смычком за ухом у любимой овчарки хозяина и согласно кивал пейсами на просьбы одолжить денег, хотя скромно добавлял: «шоб вы не думали, под самый маленький процент, или мы не свои люди?».
Семен пожалел обрубок, снял зассанные лохмотья, завернул в пиджак и принес домой. Располовиненные губы пили молоко, размазывая его по щеке, пуская слюни по подбородку, чем несказанно умиляли благодетеля: «Бедненькое, авось оклемается, с рук есть будет. Ласковое какое, а мочиться мы его научим. По будильничку, в одно место. Чистота – залог здоровья… оклемается!».
Так стала половинка жить у Семена на чердаке, мытьем полов отрабатывая еду и крышу. Ночами пристрастилась читать старые журналы, подшивки которых заскорузли под слоем пыли еще с тех просвещенных времен, когда бабка Семена работала библиотекаршей. Сам хозяин читать не любил и боялся книжной пыли. О, вы не знаете, какая на чердаках пыль, а особенно на тех, где хранится много книг - в ней живет множество клещей-буквоедов. Они вгрызаются хитиновыми челюстями в типографский свинец, жиреют, распластываются по страницам, чтобы потом, когда наивный прозелит ринется к истокам печатного слова вкусить родника истины, - эти мерзкие твари отрываются от страниц для богопротивного дела. Слова, вдруг, теряют свою стройность, рифмы блекнут, аллегории становятся скучными, - читатель зевает в самый пафосный момент, а то и чихает, брызгая на страницы зеленоватыми соплями – заразился! Они коварны, изощренно хитры, эти паразиты на ветвях дерева познания, умеют притаиться. Иногда вкус к чтению пропадает не сразу... или не пропадает вообще, но читатель видит не то, что написал автор, а то, что нагрызли подлые бумажные термиты. Миллиарды злобных насекомых вязнут на зубах, делают слюну липкой, плотно забивают ушной проход, занозят под веком - не вижу, не слышу, молчу... и не хочу видеть, слышать, говорить. «Все так пошло… избито… несовершенно…», - но половинка не помнила о заразе. Размозженные массы серого вещества набухали от новых знаний, множили борозды на своей поверхности и отвлекались от навязанного Семеном режима мочеиспускания. «Опять будильник не слышала?» - орал хозяин и лишал ужина. Половинка скулила, хватала Семена за сапог и обещала в следующий раз, всенепременно, вовремя. На то ей прощалось: «полно... полно... разжалобила... ладно, но чтоб завтра!.. фу... пылищи тут у тебя...»
Иногда, в мутно-лунные вечера, половинка щупала еще розовые рубцы слева по телу, разглаживала стянутую донельзя кожу и раскачивалась метрономом: тик - так... тик – где, так – ты... тик – так... где ты... где ты?
***
«Ишь, разбросали добро по перрону... щас... щас я тебе, милок, помогу... ух ты! Хозяйство у тебя знатное... и в кармане – вишь – денюжка есть, на лекарства хватит...» - приговаривала проводница, собирая куски плоти в наволочку с зелеными полосками. Полоски состояли из витиевато написанных слов «Минздрав» и сами по себе уже внушали мысль о выздоровлении. Собирательница долго не могла найти голову, вернее, ее половину: «... круглая... закатилась где-то, пошто мне без головы?». Наконец нашла, стряхнула прилипшие бычки, пригладила волосы и проговорила в слипшееся веко: «Теперь ты – мой! Я тебя вылечу, у нас знахарки сильные, но помни: кто тебя с земли поднял, кто по кускам собрал!»
Лечился он долго. Машка – проводница, не все куски-то подобрала, пешеходы кой-что растоптали, крысы вокзальные мелочь по норам растащили. Знахарка сложила их в целое, как умела. Правда, ребра одного недосчиталась, мизинца, кость бедренную раздробило так, что пришлось ее заменить на кость мерина, которого давеча волки порвали. Кость приживалась непросто, растягивала кожу, притиралась в суставах, несмотря на обильные компрессы из печеного лука пополам с мазью Вишневского. Каждый вечер больного лихорадило. Тогда знахарка садилась у постели и, закатывая глаза, белыми полулуниями упиралась в потолок, бубня невразумительное: «…должно… через тернии… во имя и ради… что было – то прошло… терпи казак… будешь в геенне огненной… к звездам…». Рука страдальца затихала, отпускала сжемканную простыню, из-под загноившегося века текла слеза. И помогла-таки бабкина бубнежка.
Уже через месяц больной стал просить добавки, ловко крутил одной рукой самокрутки, начал ногу потихоньку на землю опускать. Как-то Машка со смены задержалась – у напарницы именины, крадучись, зашла в дом. Свет не зажигала: «Не разбудить бы!». Сняла кофточку, с облегчением выпустила из давлючей упряжки лифчика тяжелую грудь – дохнуло по комнате терпким пазушным теплом. Потянулась… «ах, мать… кто?..», - и обмякла, поваленная на кровать постояльцем.
Жарко в августе. Машка раздобрела, купила новое платье, импортное, в глазах колыхалась незамутненная радость сытой тельной телки. Сожитель совсем оклемался, помогал по хозяйству, а ночами жарил хозяйку до слабости в ляжках, до обморочной истомы. В темноте не так пугали его рубцы, хоть и шершавило под пальцами, да порванный рот не мог в засос. «Ничего, - думала Машка, - с лица воды не пить, меньше другие смотреть будут… ох, хорошо-то как!» - облизывала стресканные по жаре полные губы.
Жарко в августе днем, а вечер холодит с реки, сизым туманом над выгоревшей травой тянется, чтоб завтра упасть вниз, напоить ее ссохшуюся укутать, и к утру росой разродить ночную близость неба и земли.
Еще в августе с неба звезды… те, про которые знахарка шептала, к которым «через геенну огненную». Но не жаровни чертовы, а августовское небо жгло его по свежим рубцам старой болью, пекло и болело, и слезу выжимало на щетину с проседью.
***
Ее звали Ева, его – Адам.
Это было потом...
(С) Наташа Нежинская |
|
| Ding |
2002-03-31 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Этюд САНЗДВИНИКА. (отрвок из рассказа "Кукла на проволоке")
Cтоп утро.
Вынул из тепла сигарету и судорожно стал искать спички. Нашел, хотя их было мало две или три штуки.
За окнами кто-то шел и бил по стеклам. Прищурив глаза и старательно высматривая причину многочисленных ударов, он обратил внимание на серость плачущего неба за мокрым стеклом.
Он догадался, что это его друг, с которым всегда было о чем поговорить, он вскочил с кресла в объятиях которого он сидел, подбежал к окну и нервозно стал дергать форточку.
-Открывайся же, ну.
Сквозь зубы бормотал он. Форточка не поддавалось, и он ударил кулаком в стекло, оно разлетелось и в комнату вошел друг.
Зачем ?
Он стал просовывать голову в форточку с битым стеклом и успев изрезать свое лицо он уже не чувствовал ни боли ни холода. Он думал лишь о том, что друг появился очень во время, дождь пришел очень кстати. Кровь вперемешку с дождевыми каплями текла по лицу, затекая в глаза и в рот. Он обо всем уже не помнил, просто улыбался, глаза были широко раскрыты а мокрые волосы так и лезли слегка касаясь концами его карих зрачков.
какой то жуткий и не званный гость вдруг появился в нем, я тебя не ждал подумал он, а страх молча вошел в него, отбросил хозяина тела в сторону, назад в комнату и принялся надвигаться.
Он пятился не спуская взгляда от силуэта человека в белых одеждах возникшего из ничего, пришедшего из неоткуда. Пятясь и все, роняя за собой он упал на пол и прижавшись к стене прикрылся руками, подальше от своей головы. Страх его не стал трогать, наверное передумал, ведь это первый день уходящего месяца а значит все еще впереди.
Какое странное спокойствие оставил после себя страх, он нашел его в себе и схватился за него обеими руками. В руках была гитара. Успокоившись, он понял, что этот гость больше не уйдет, он отбросил гитару, кажется она разбилась. Ведь ласки бывают разными даже грубыми. Теперь он просто положил голову на коленки и закрыл глаза, пришло время мечтать.
Что происходило дальше он не помнил, но успел поймать себя на мысли что уже не чувствует своего лица, ни улыбки, ни моргания усталых глаз, ничего вообще.
Он пытался хлопать ресницами очень медленно и постоянно, что бы успеть понять что случилось.
Ну вот теперь он стал понимать что находится на кухне и сидит за столом. В углу стояла газовая плита и знаешь, все четыре конфорки, было очень тяжело, от духоты и гари очень ярко горели и как будто расплывались. Дышать закружилась голова. Он попытался встать на ноги не заметив того, что стул откинулся в сторону и свалился на пол. Состояние онемения что ли? Думал он. Хотя все было предельно ясно. Лицо не поддавалось улыбке или каким либо другим эмоциональным изменениям , только по одной причине кровь и раны на лице стали сохнуть и теперь усохшая кровавая маска стала сыпаться и наконец свалилась на стол прямо перед ним,. Я, снова чист. Я, снова, СТОП УТРО.
|
|
| Гор Соловьёв |
2002-08-30 |
5 |
5.00 |
1 |
|
|
Воспоминания потерявшихся душ |
|
|
|
|
| |
Потерянное тело.
...Ты сам прекрасно знаешь, что так жить нельзя, посмотри сколько людей ты превратил в неизвесные мне существа, их лица пугают прохожих, это уже не дурацкая шутка, это самое настоящее издевательство.
- Мне это нравится, их весёлые лица и до нелепости грустные глаза, простодушная радость и философское мышление...
- А перед тем как сделать такой подарок ты дал им выбрать между нормальной человеческой жизнью и чем-то новым, непознанным?
- В реальности эти люди не могли, но хотели меня понять; я и сам не понимал своё существо, они получили очень редкую возможность - познать другого, возможно не самого интересного, человека.
- Почему в реальности? Разве всё что сейчас происходит нереально?
- Для меня совсем нереально, для тебя - это самая настоящая жизнь; ты - человек, у тебя есть своё тело, ты не зависишь от других как я. Вне чужих размышлений я не могу существовать и часа.
- Как? И таких как ты смерть пожирает со всеми патрохами?
- Нет, у смерти я взял аванс, если не нахожу себе кого-нибудь в течении часа, то меня заберёт жизнь и я вернусь в своё тело.
- Где же твоё тело, если ты так не хочешь в него возвращаться? Ведь такое существование...
- Такое существование мне очень даже подходит: никаких переживаний, ничего, кроме меня и того, к кому я пришёл. Ещё есть одно чуство, без которого я не смог бы так свободно шляться, но это отдельная история. Если бы я узнал где моё тело, то захотел бы в него вернуться, но...
Немного истории.
...Здраствуй.
- Ну здраствуй, здраствуй. Значит ты добрался и до меня, что ж, я об этом догадывалась, но не могла представить, что всё случится так быстро.
- В конце-концов ты меня знаешь как никто другой, мои действия никогда не являлись для тебя загадкой. Единственное, что могло тебя встревожить - это список людей к которым я прихожу.
- Ты прав, что-то их объединяет, не могу утверждать, но по-моему все эти люди приносили тебе боль или счастье.
- Даже в такой непонятной ситуации ты смогла узнать о моих мыслях, чем я не берусь похвастать. Как давно закончилась эта история, знаешь, а ведь именно ты помогла мне найти такую форму существования.
- Ну хоть что-то хорошее я должна была для тебя сделать, но не думаю, что твоё открытие именно хорошее, скорее совсем наоборот. Недавно видела нашего общего хорошего знакомого,
которому в своё время ты полностью перестал доверять, ты знаешь о ком я говорю?
- Конечно знаю, я тогда готов был на разные глупости, но ты меня успокоила, спасибо.
- Пожалуйсто. Зачем ты с ним так обошёлся?
- Понимаешь, я был слишком бездейственным, теперь у меня появилась возможность заплатить по счетам, только дурак может не воспользоваться случаем, который принесли на подносе да ещё и в рот запихивают.
- Ты видел его? Он превратился неизвесно во что, неизвесно всем окружающим кроме меня, я знаю, что он превратился в тебя, хоть убей, он стал тобой. Хорошие ты делаешь подарки друзьям, хоть и бывшим.
- Я не могу назвать этого человека другом, он был сволочью.
- А кем являешься ты, если делаешь такие глупости? Ты - полный идиот, я очень скучала по тем временам когда ты был человеком, но после такого я даже твоего имени не вспомню.
- Ну и зря. Оставайся такой как ты есть, я уйду и больше никогда не вернусь, если твоё желание очень просит судьбу сбыться. Прощай...
Теперь я знал, что смерть или жизнь заберёт меня к себе, в этом мире не осталось ни одного человека, которому было бы приятно увидеть меня на улице, просто увидеть, даже ничего не говорить. Кем я стал? Каким-то сгустком воздуха, не существующим без чужой плоти, существом, познающим вечность и её вопросы. Я старался не делать людям ничего плохого, но они начинали обливать меня грязью, только потому что я нарушаю спокойствие. Когда-то я пытался понять себя, понять свои чуства, видимо переборщил - ищез из этого мира. Опомнился в мыслях у знакомого, тут всё и началось: он изменился так как я бы этого хотел. Потом знания сами стали находить меня, так я узнал, что могу слишком много, чтоб свободно плавать по сознаниям, необходимым являлось общение, без которого успокоить себя было невозможно.
Первый и последний сон.
Я пришёл к котёнку, которого окружала абсолютная неизвесность: разрушенная кирпичная стена с которой на меня смотрело огромное количество светящихся глаз, они хотели одного - моей смерти, точнее не моей, а того маленького существа, к которому я пришёл в этот раз. Большущие коты подбирались к нам медленно, смакуя каждым испуганным взглядом. Где-то сзади нас открылась дверь, из неё вышло моё тело и бросилось разгонять котов. Ничего не понимая я отошёл в сторону, зрелище впечатляло: один за другим разорванные трупы животных отлетали в разные стороны, огромное количество крови, отчаянные глаза. Мне показалось, что моей плоти было абсолютно всё-равно погибнуть или выжить. Разобравшись в ситуации тело подошло ко мне, никогда бы не подумал, что оно без моего присутствия сможет говорить, но оно смогло:"Ты собираешься возвращаться ко мне?
- Я бы с удовольствием, но это не от меня зависит, насколько я понимаю. А куда ты делся, что произошло? Я до сих пор ничего не знаю о случившемся кроме собственных ощущений.
- Случилось то, чего ты очень хотел, только не понимал.
- Но я же совсем не хотел становится ничем - существом, пугающим своих близких одной мыслью о себе.
- Я тебе расскажу один секрет, который перевернёт всю твою жизнь с головы на ноги. Самое главное, что тебе всё это снится, но не так снится как нормальным людям, а так как похожим на тебя существам. Тебе удалось заснуть, не знаю как, но удалось, - это самое главное.
- Чем дальше в лес - тем больше дров, слишком сложно.
- Не слишком. Ты сделал много усилий чтоб найти меня, вот, я перед тобой, через мгновение мы снова станем одним существом, а то, что ты успел наделать исправится само собой, или уже исправилось.
- Глупости какие-то, неужели всё - сон?...
Я проснулся в своей постели, мало того, у меня даже тело было на месте. "Приснится же такое. Всё было так хорошо, ведь глупости, которые я успел наделать за последние....(даже не знаю сколько времени у меня это заняло) - это всего лишь сон." - слова вслух помогают как ничто другое.
- Я бы не стала утверждать. - Кем бы не была незванная гостья, но она меня ужасно напугала. Повернувшись, я узнал в гостье девушку, к которой приходил во "сне".
- Почему же?
- Потому что я пришла извинится, помнишь, полгода назад ты приходил ко мне, но не как человек, а немного иначе... |
|
| Витим |
2002-09-22 |
5 |
2.50 |
2 |
|
|
Летопись мрачного пессимизма (для тех, кому за 30) |
|
|
|
|
| |
Шел N-ный год перестройки.
Часть руководства уже перестроилась, за исключением тех, кому не хватило стройматериалов.
Чукчи начали мыться, и в стране пропало мыло.
Армяне, азербайджанцы и прочие азиаты взялись возрождать культурные традиции и гречка стала по талонам .
Грузины подались в кооперативы и исчез чай.
Минздрав выяснил, что кофе поднимает давление, и он пропал.
Сахару катастрофически не хватало: его сжирала обширная сеть самогонных синдикатов, используя для промывки змеевиков горы стирального порошка.
Трубы горели, а спидометры зашкаливали ибо ускорение шло полным ходом, перекрывая все разумные графики.
"Верхи" мертвой хваткой держались за свои кресла, а "низы", в свою очередь, хватались за ножки этих кресел, тщетно пытаясь стряхнуть сидящих в них бюрократов.
Тем временем, из за рубежа, через задницы педерастов и шприцы наркоманов в страну заползал непобедимый СПИД...
|
|
| Витим |
2002-09-22 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Однажды глубокой ночью, находясь в здравом уме и трезвой памяти, я удостоился встречи с худшим представителем божьей оппозиции.
Сатана то был или кто-то из приспешников - не ведаю, но весьма скверный внешний вид не оставлял сомнений в его неблаговидной сущности.
Старые люди частенько, со знанием дела, рассказывали о верных способах прогнать подобную нечисть, и я ,собравшись духом, начал борьбу.
С верой и надеждой в сердце, осенил крестным знамением себя, потом его. В результате чего увидел глумливую улыбку на том, что должно было быть его рожей.
Я не сдавался. Всячески скрывая свою панику, припомнил "Отче наш" и кое-что для изгнания злых духов. Вдохновенно, как смог, прочёл.
Он оскалился ещё шире, на все сорок восемь, или сколько у него их там, зубов. Залез длинным немытым когтем в жилистое ухо, выволок что-то жуткое и не глядя сгрыз. Я слабо позавидовал его дьявольскому аппетиту и сильно
посочувствовал своей неготовности к подобным зрелищам. Вздохнул, успокоил свой желудок и, с холодеющим сердцем, решился на следующую попытку.
Ощущая спиной бесчисленные стада мурашек, стал медленно поворачиваться к нему боком. Когда улыбающееся создание оказалось за левым плечом, я собрал всё, что было во рту и, зажмурившись, плюнул - трижды!
Через секунду услышал за спиной судорожные сиплые звуки.
- А-а, бля! - восторжествовал я. - Скрючило!
В предвкушении победы открыл глаза, развернулся и увидел, как этого урода ломают корчи... неудержимого хохота. Горящие зенки лезли из орбит, лапы держались за голое грязно-розовое брюхо.
Почти мёртвый от страха, я предпринял последнюю отчаянную попытку спастись и сохраниться: без запинки выдал длиннейшую, как пулемётная лента, очередь из Аллахов, Мухаммадов, Харей, Кришнов, Рамов, Заратустров, Буддов и прочих претендентов на наши бессмертные души. Отстрелив последнее слово, снова открыл глаза.
Это исчадие ада обливалось жёлтыми слезами и издавало уже еле слышные свисты. Козлиные чешуйчатые ноги не держали и демон раскачивался на люстре, рискуя вырвать из потолка крепёжный крюк.
Внезапно он перестал давиться хохотом, сверзнулся с грохотом на пол и вперился в меня убийственным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. И тут в моей башке переклинило...
- Ты, сука, меня лучше съешь! - подумал я. - Но ржать как запотелый мерин и делать из меня клоуна, это уже слишком!
Изнутри поднялась дикая обида вперемешку с первобытной яростью.
- Атас, Ящер! - прорычал я сквозь зубы и, наотмашь вляпал ему промеж щёк. В воздухе мелькнули два стёртых копыта, причём правое, как я заметил, с золотой подковкой. От удара о батарею один рог откололся и, со звоном отлетел в стену...
А дальше? - спросите вы, вожделея услышать окончание моей истории. - Что дальше было?
Дальше? Дальше всё было просто. Я окончательно вспомнил, что наши пращуры были язычниками. И при этом не плохо обходились. Очень даже не плохо!
А рогатый этот, после пары крепких пинков, исчез так же как и появился. Только до утра в квартире воняло чем-то не нашим... не русским духом в общем...
|
|
| Сказочница |
2002-11-11 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
На поляне средь цветов
девочки играли,
наплели себе венков,
и с собою звали:
«Побежали с нами в лес,
ягоды, грибочки,
будем греться у костра
там до самой ночки…»
Захватила короб свой,
и краюху хлеба,
за подружками, смеясь,
побежала дева…
Там «ау» и здесь «ау»,
Ягодки-грибочки,
в лесной чаще днем темно,
а тут спустилась ночка…
Смотрит Маша, вдалеке
у елей убого
дом стоит, не дом - сарай,
Не сарай - берлога…
Что поделать, надо же
Коротать ей ночку,
И к берлоге побрела
По болотным кочкам.
И устроившись внутри
На еловых ветках,
Крепко, сладко до зари
Просопела девка.
Вдруг над самым ухом:
«рррррр!»
Крик и звук хрустящий…
Слопал Машеньку медведь
настоящий.
***********
|
|
| Шпалоукладчик |
2002-12-11 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Степан Михайлович Буденный выронил шашку, подумал: «Мне отрубили голову», и в беспамятстве вцепился в пушистую гриву коня.
Что-то нестерпимо холодное впилось в шею, судорога пульсирующей волной прокатилась по телу, и тогда я подумал, а затем вцепился. Только я рухнул на луку седла, как конь встрепенулся, заржал и, продравшись сквозь груду тел, понесся прямиком в кукурузное поле. Во след раздались ружейные выстрелы, крики, а может быть, мне показалось, все дальнейшее происходило будто во сне.
Кукуруза выше человеческого роста, приминаемая бешено мчащейся лошадью, ложилась и вставала волнами, хлестала по гимнастерке, размазывая липкую черную кровь.
- Зарезан, зарезан, – твердила голова, отделенная от туловища, а каблуки сами собой продолжали стучать по вспотевшему брюху лошади.
Буденный вместе с небольшим отрядом кавалеристов, среди которых были его товарищи Ворошилов и Бишкек, направлялись на разведку к маленькой деревушке, отгороженной от лагеря зарослями кукурузы и минут десять назад натолкнулись на белогвардейский кавалерийский разъезд. Красноармейцы разом выхватили шашки и пустили лошадей в сторону противника. В мыслях было только: убить врага; о том, что их самих могут убить, никому в голову не приходило.
Через секунды, словно в зеркальном отображении их собственных лиц, стали появляться лица врагов, одновременно взметнулся лес шашек.
Я как безумный размахивал шашкой, выкрикивая какие-то бессмысленные слова, рядом был Клим и, кажется, тоже что-то кричал. И тут перед моей лошадью вынырнуло перекошенное лицо белогвардейского прапорщика в разрубленной посередине фуражке, с вытаращенными, чуть не вылезающими из орбит глазами и широко раскрытым окровавленным ртом. Широкий клинок противника, ослепительно блестевший на солнце, описал над моей головой круг; и в тот же момент что-то невыразимо холодное впилось мне в шею.
Кукурузное поле осталось позади, и равнина постепенно перешла в пологий склон. На пути заблистала мутная речушка, по берегу поросшая колючим кустарником. Как только лошадь стала продираться между кустов, густые ветки вцепились в Буденного и отбросили его в мягкую грязь реки…
Занавески на окнах палаты тихонько колыхались от ветра. За большим столом посередине комнаты сидели два человека в белых халатах и перелистывали гроссбухи. Лет им было под пятьдесят, оба рыжие; один из них плешивый с жиденькой бородкой, другой – усач со следами оспы на мясистом бабьем лице.
Пока лежавший на кровати Буденный осматривался, плешивый поднял глаза от гроссбуха и произнес:
- Ну-с, батенька, головку-то придется отрезать. Сгнила головушка.
- Неужели нельзя ничего сделать? – равнодушно спросил рябой, продолжая делать пометки.
- Категорически нельзя! Товарищ Буденный скончался трое суток назад. Головушка разложилось от самых шейных позвонков и до темечка!
- Ничего, ничего, что-нибудь придумаем, – оптимистично сказал рябой.
- Ничего ты тут не придумаешь, – раздраженно ответил плешивый. – Надо было вовремя рапорт подавать. Свежих мертвецов нет! Вот лошадь одна есть, но…
- Откуда она?
- С ним прискакала, стоит за воротами.
- Ну, так приставим ему лошадиную голову. Всё лучше, чем ни какой. Неси-ка её сюда.
Плешивый встал из-за стола и плавно удалился. Буденный пошевелился на кровати, пытаясь привлечь к себе внимание уткнувшегося в гроссбух человека. Судя по разговору, похоже, что ему собираются приставить лошадиную голову! Всё еще лежа на кровати, он обратился к рябому:
- Прошу вас, товарищ, избавьте меня от лошадиной головы. Пусть мне приставят голову товарища Ворошилова, или на худой конец, товарища Бишкека. Пусть даже немного плешивую – я согласен, лишь бы это была человеческая голова.
Рябой сочувственно посмотрел на Буденного и закивал.
- Если бы только нашлась – непременно бы поставили. Но человеческой головы как раз-то и нет. Примиритесь с судьбой. С лошадиной головой, поверьте мне как практику, вам будет вовсе не плохо. Только почаще пользуйтесь зубным эликсиром.
Тут появился плешивый с окровавленной лошадиной головой в руках. Он нес её так, как денщик приносит хозяину начищенные сапоги.
Буденный хотел было убежать, но что-то приковывало его к месту, вероятно отрезанная голова.
Тем временем плешивый подошел к нему сзади и деловито размотал на шее бинты.
- Нет, нет! Только не лошадиная голова! Вы не имеете права без моего письменного согласия!
Не обращая внимания на протесты Буденного, плешивый резким движением вырвал его голову и в образовавшееся отверстие между окровавленными бинтами и воротником гимнастерки всунул лошадиную.
Лошадиная голова, будто зубами намертво вцепилась в шею.
- Вот и ладненько, вот и славненько.
Плешивый поместил отделенную голову в пластиковый пакет и, насвистывая из Бетховена, направился к умывальнику.
Я отчетливо помнил лишь то, что произошло до этой минуты. Я помнил, что будто бы подрался с обоими врачами. Затем скатился по крутой деревянной лестнице. Отчаянно хотелось кричать, но получалось только нелепое ржание. После куда-то скакал, то есть бежал. И все это – как в тумане, во сне, в горячке, в бреду… Я не представлял: кто я, зачем бегу, куда, и когда же все это закончится.
Как бы то ни было, но после скитания в мире смутных видений я пришел в себя, лежа в гробу, установленном в тесной крестьянской избе на окраине села Большие Микитки. Мало того, но когда я очнулся и поднял глаза, прямо перед гробом, молодой священник из храма Пречистой Девы Марии читал заупокойную молитву.
|
|
| Евгений Фалеев |
2003-01-18 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
ОБМАН
Дородная 43-летняя Антонина Степановна ПОНТИАК проснулась утром с твердым намерением обмануть сегодня шестерых. Может же быть цель у человека, в конце-то концов, убеждала она себя, почему бы не пойти на рекорд. Обмануть двоих-троих лопухов может любая перворазрядница, плевое дело. А вот поди обведи вокруг пальца полдюжины, такого Антонине Степановне еще не удавалось. Ведь главное - не повторяться. Два одинаковых обмана так же скучны, как две пачки свиного жира. Разнообразие методов, широкий спектр приемов и уловок, эмоциональная окраска процесса надувательства - все это Антонина Павловна очень ценила. Ценила даже больше, чем материальный фактор обмана, если вы понимаете, о чем речь.
Первых ранних пташек Антонина Степановна ПОНТИАК не тронула, и все было по-честному. А вот где-то на втором десятке решила: пора. Антонина Степановна почувствовала слабость в ногах, легкое головокружение и приятную истому - так всегда происходило, когда она собиралась обманывать. Но профессионализм сказался, и буквально через мгновение яркие эмоции сменились едва заметным возбуждением и холодком, змейкой пробежавшим по спине.
Антонина Степановна ПОНТИАК обнаружила, что перед ней стоит невысокий мужчина в неброском пальтишке и с какой-то нестандартной лысиной, сохранившей островок волос на затылке. Мгновенно оценив обстановку, Антонина Степановна выбрала самый легкий из обманов, используя подпиленную гирю, и чаша весов заколебалась в ее сторону.
Низенькую бабульку Антонина Степановна сначала не хотела обманывать, но потом решила, что немножко можно и чуть-чуть надавила пальцем. Бабулька, естественно, ничего не заметила.
К следующему обману Антонина Степановна решила подойти творчески и, глядя в глаза жертве, вздохнула полной грудью. Отчего грудь волной хлынула из-под плотного халатика и затопила ошарашенного джентльмена с авоськой. Пока он выплывал, Антонина Степановна, смущаясь, закончила обман.
В обеденный перерыв Антонина Степановна ПОНТИАК пересчитала купюры и поставила себе оценку «отлично». Наскоро перекусив, она опять приступила к обману, понимая, что выполнена только половина работы.
Может, это и не совсем честно, но школьника, вертевшего головой во все стороны, Антонина Степановна обманула два раза. Нечего уроки прогуливать, оправдывала она себя. Пятый обман тоже прошел гладко: чахлый студентик едва держался на ногах и совсем не успевал следить за манипуляциями Антонины Степановны.
Впереди замаячила финишная черта. Для рекорда осталось всего ничего - один обман. И Антонина Степановна, безусловно, почила бы на лаврах собственной славы, если бы в этот самый день Петр Никодимович СЛЕПЦОВ не проснулся с твердым намерением кого-нибудь убить. Он зашел в магазин и убил продавщицу Антонину Степановну ПОНТИАК.
|
|
| Shiko |
2003-01-21 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Веселый праздник Новый Год! В этот раз сумасшедшая и пьяная новогодняя ночь бурлила и чуть не лопалась от угарного веселья. В квартире орал телевизор, пора шампанского уже прошла и народ в полный рост потреблял водку. Уже обвивался вокруг унитаза длинный и вечно сутулый Ваня Сорин, на лице его застыла мучительная гримаса а конец шикарного галстука ручной работы плавал в его же блевотине. С бодро воющим нечто радостное и новогоднее телевизором соревновался музыкальный центр надрывно выводящий : «Ах какая женщина, мне б такую». Какую «такую» мужская часть гостей понимала уже слабо, но на прижимающиеся в танце бюсты еще реагировала. Кое-кто уже перебрался в спальню хозяев и оттуда доносились тяжелые вздохи. Впрочем, на них никто не обращал особого внимания, праздник шел своим, уже привычным, чередом и не требовал постороннего вмешательства. Да и не могли уже вмешаться ни хозяин, блаженно посапывавший уронив голову на стол и выпустивший детскую струйку слюны из уголка рта, ни хозяйка, разбитная вечно двадцатилетняя девица лет тридцати, чьи вздохи и повизгивания как раз и доносились из спальни. Словом, все были счастливы.
За одним исключением. Это исключение спало сейчас в своей комнате, свернувшись калачиком и обиженно хлюпая носом. Подушка и рукав пижамы намокли от слез и соплей, которые пятилетний Глеб размазывал тихо и горько рыдая от обиды, после того, как в одиннадцать часов вечера мама, с блестящими от первых бокалов шампанского глазами, чмокнула его в щеку, оставив яркий мазок помады на ней и сунула подарок «от Деда Мороза». Плюшевый медведь тупо таращился на Глеба, неловко свешивая лапы а первые крупные слезинки недоумения и обиды закипали в уголках глаз.
«Ммммаммма………..а машинка? А как же машинка??» - этот здоровенный самосвал Глеб присмотрел еще месяца два назад и каждый раз, проходя мимо Детского мира волок маму или папу смотреть на это огромное голубое с красным чудо. Правда ни мама ни папа не реагировали на то, что ребенок каждый раз надолго замирал возле витрины и явно не реагировал на происходящее вокруг. Только один раз папа, не глядя на Глеба обронил : «Ага…… Деду Морозу напиши…..». Глеб так и сделал, высунув кончик языка и пачкая фломастером пальцы. Воспитательница Татьяна Николаевна присела около его стола и диктовала буквы. Большинство из них он уже знал, а остальные тетя Таня рисовала на отдельном листе а Глеб выводил сопя от натуги в своем письме. Слова складывались трудно, буква «я» норовила расползтись во все стороны, но желание получить самосвал помогало. Вечером Глеб показал письмо маме, та прочитала, сказала «угу» и отложила его на стопку модных журналов.
Глеб уже распланировал, где он будет держать самосвал и, засыпая, каждый вечер представлял, как будет катать его по дачному участку. Самосвал стал ему сниться, он разговаривал с Глебом, пластмассовый бампер расплывался в улыбке и грузовик начинал, словно веселый щенок, носиться вокруг мальчика, легонько толкая его под коленки. По утрам Глеб просыпался с улыбкой.
И, вот теперь, глядя на неуклюжего плюшевого медведя непонятного цвета, Глеб чувствовал, как перехватывает у него дыхание…… «Мама, а где же самосвал?? Я же написал письмо!»
Мама пожала плечами и, взъерошив сыну волосу, предположила – «Ну, у Деда Мороза писем очень много. Может, не успел прочитать…»
И все пошли за стол. Пробираясь между журнального столика Глеб задел стопку журналов и они мягко скользнули на пол. Из под них выпал листок с детскими неровными каракулями. Э то было последней каплей и Глеб зарыдал в голос : «Ты не отправила! Ты его не отправила!»
Захлебывающегося слезами Глеба уложили спать и, скоро веселье набрало темп……
К четырем часам утра даже наиболее стойкие питухи начали ломаться и скоро народ начал подремывать везде, где их настигал сон…..
Только на кухне глупо улыбаясь своему отражению покуривал слегка проспавшийся хозяин квартиры, кивая в такт заплетающейся речи своего приятеля. На звонок в дверь он отреагировал не сразу, потом прислушался и, на заплетающихся ногах, пошел открывать. В дверях стоял……..Дед Мороз. Пьяный хозяин не сразу понял, что показалось ему странным. Медленно оглядывая гостя с ног до головы он подмечал запах овчины, стоптанные валенки, но до отупевшего от «Северного сияния» мозга это не доходило. Расплывшись в улыбке, хозяин протянул руку и дернул Деда Мороза за бороду: «А ты не нааасатааящийййййййй…..». Борода не сдвинулась ни на миллиметр, а Дед Мороз схватил хозяина за горло, приподнял и внес в прихожую. Хмель выветрился из головы и он начал задыхаться от нечеловеческой хватки огромной пятерни. Нежданный гость приблизил свое лицо к перекошенной багровой физиономии и прошептал гулким басом : «А письмо то я прочитал». Потом хозяин увидел только стремительно надвигающийся кулак и осколки носа вошли ему в мозг. Вышедшего на шум из кухни приятеля Дед Мороз шибанул об стенку так, что затылок хрустнул, приятель икнул и кучкой тряпья сполз на пол.
Потом Дед Мороз закрыл входную дверь, поправил пустой мешок, перекинутый на веревке через плечо, и прошел в комнату.
Во сне Глебу показалось, что в соседней комнате, где гуляли взрослые кто-то вскрикнул, но он только тяжело вздохнул и поплотнее закутался в одеяло. Дверь детской тихонько открылась и, неслышно ступая, вошел Дед Мороз. Он присел на край кровати, и протянул руку, чтобы погладить взъерошенные волосы мальчишки. Отдернул руку, заметив, что она испачкана чем-то темным и блестящим, торопливо вытер о шубу и погладил волосы Глеба. Тот сладко зачмокал губами и на губах появилась легкая улыбка. Ему снился летний день и неподаренный самосвал, полый чистого золотистого песка.
Посидев немного Дед Мороз встал и запустил руку в свой мешок. Он нащупал в пустом мешке что-то и потянул наружу. Мешок приобрел угловатые очертания и из него показался ярко-голубой пластмассовый бампер.
Выходя из комнаты Дед Мороз оглянулся, посмотрел на мальчишку, на огромный самосвал около кровати и тихо закрыл за собой дверь.
Проходя через большую комнату, нагнулся, откинул тело, валяющееся а полу и быстро поднял листок, пока до него не добралась растекающаяся лужа крови. Расправил листок, улыбнулся детским каракулям, и аккуратно сунул листок за пазуху. Потом быстро вышел из квартиры, где пахло разлитой водкой, мандаринами и кровью.
|
|
| metronomom |
2003-03-15 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
И он сказал мне *ррррррррррррррррррррр*.
А я засмеялась........голос был очень знакомый .
Оглянулась - ну да , конечно , это же Динка . Бездомный пес Арбенина ....
"исповедь сумасшедшего"
Краткость - дура , а не сестра таланта , - шептали стены
:)
клаЦ . |
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
